Севастопольская страда - [46]

— Незамедлительно! — таким было требование зловредного Мехлиса, обвиненного в пособничестве Гитлеру, с указанием точного срока выполнения. Октябрьский попытался начать дискуссию, но его так крепко припечатали, что ноги сами понесли адмирала по указанному адресу.

Как в этот момент адмирал… «не любил» и Рокоссовского, и Мехлиса, и неизвестных «писунов», своими письмами открывавших глаза командованию. В том, что «писуны» были своими, говорило то, что на слова о невозможности отправки в Севастополь большого количества кораблей в виду ограниченной возможности разгрузки пирсов Севастопольской бухты, абсолютно сухопутный Мехлис приказал адмиралу разгружать суда в Балаклаве и Казачьей бухте.

— Англичане и французы сто лет назад легко перебрасывали под Севастополь все необходимое для своего войска из Балаклавы. Мы, что не можем сделать этого сейчас? — сразил адмирала наповал своим вопросом представитель Ставки.

С какой бы радостью он разнес бы в клочья затаившегося «писуна», но пока, чтобы не быть раздавленным безжалостной «секирой» Мехлиса, не лишиться своих звездных петлиц и взамен не получить клеймо гитлеровского пособника, он должен был крутиться из всех сил. А там, даст Бог, сочтемся.

Выполняя требования Мехлиса и Рокоссовского, которые день ото дня, становились все более жесткими и конкретными, Филипп Сергеевич не оставлял надежду на то, что все это временное явление. Что нарком Кузнецов сможет отстоять интересы флота перед Ставкой. Что подчинение флота командующему Крымским флотом не случится, и он по-прежнему останется в ведении Закавказского фронта.

Это имело огромное значение, так как, находясь в подчинении маршалу Буденному, флот имел главную задачу по охране черноморского побережья Кавказа и Закавказья, и оказывал Крыму временную поддержку, по приказу Ставки или командующего фронтом. Ведь в случаи переподчинения адмирала Октябрьского тандему Рокоссовского и Мехлиса, флот становился частью обороны Крыма. Полностью безразличные к нуждам и чаяниям флота, эти новоявленные командиры ради удержания Севастополя безжалостно бросят его в топку сражения, нисколько не заботясь о сохранности кораблей, что для адмирала было смерти подобно.

Каждую ночь адмирал ложился с мыслью о судьбе его флота, с надеждой, что нарком сумеет убедить Сталина о вредности такого решения, но не случилось. Севастополь для Сталина оказался важнее флота. Для соблюдения приличия, вождь проконсультировался с Кузнецовым, с Василевским, с Мехлисом, после чего Ставка временно изъяла Черноморский флот из подчинения Закавказского фронта и передала его Крымскому фронту.

Полученный приказ Ставки стал для адмирала Октябрьского страшным ударом, но как оказалось — это были лишь цветочки. Беда, как известно не приходит одна. В тот день, когда глотая скупые мужские слезы, Филипп Сергеевич пытался крепиться из последних сил, коварная судьба нанесла ему ещё один удар.

Один из транспортов шедший в Севастополь с запасом топлива подорвался на минах и погиб. Положа руку на сердце, следует признать, что это был не первый случай, когда идущий в Севастополь транспортный корабль погибал на своих же минах.

Конечно, подобный факт был вопиющ и ужасен, по пока Октябрьский сам командовал флотом, ничто не мешало ему закрывать глаза на случившееся и относить гибель кораблей и их команд в разряд военных потерь. Что делать, война идет, а на ней всякое бывает.

Теперь же, адмиралу пришлось держать ответ перед командующим фронтом и представителем Ставки.

Более противоречивых друг к другу по характеру людей, командующему флотом, было трудно представить. Между ними не было ничего общего. Оба имели совершенно разные взгляды на жизнь, её ценности и пути их достижения. Единственное, что объединяло Мехлиса и Рокоссовского это стремление спасти Севастополь, удержать его. Именно эта задача сделала их союзниками и плечом к плечу, они намеривались дать бой любому противнику, как внешнему, так и внутреннему.

Была ли это договоренность или случайность, но главную скрипку в увертюре «избиения младенцев» играл Мехлис. Вначале он попросил адмирала доложить о гибели транспорта, а затем задал убийственный вопрос, на чьих минах подорвался транспорт.

Услышав его, Октябрьский пошел красными пятнами, но собравшись духом, признался, что транспорт погиб на своих минах.

— К сожалению, товарищ заместитель наркома обороны подобные факты имеют место. Хотя мы снабжаем капитанов кораблей подробными картами минных полей и проходов в них, они умудряются наскочить на минные поля и погубить груз и корабль. Я уже отдал приказ провести тщательное расследование по поводу гибели транспорта и выяснить, кто виноват. Капитан судна, погодные условия или что-нибудь ещё. На море часто возникают непредвиденные ситуации, но можете не сомневаться — виновные понесут наказание — заверил адмирал, глядя честнейшими глазами в лицо представителя Ставки.

— В том, что понесут наказание, можете не сомневаться, — незамедлительно заверил его Мехлис. — Меня сейчас интересует совершенно другое, почему там установлены мины?

— Не совсем понимаю вас, товарищ Мехлис, — с обидой в голосе сказал Октябрьский, — что это значит почему?! Они установлены по приказу наркома военно-морских дел товарища Кузнецова с согласия Ставки с самого начала войны!