Севастопольская девчонка - [3]
И еще я смотрела на ее волосы, — светлые, с блестящим отливом, ничуть не хуже, чем у Ленки. На них отлично держится укладка. Мне до сих пор странно, что при трех подбородках у человека могут сохраниться такие волосы.
— А, что с тобой говорить! — рассердилась тетя Вера. — Не с тобой, с матерью надо говорить.
И последний раз, раздув в себе обиду, как раздувают пламя из углей, пригрозила в сердцах:
— Я расскажу вот матери, как ты меня выгнала.
МАМА
Если думать, — только если очень долго думать, — то начинает казаться, что фотографии имеют свойство выявлять в жизни человека самое главное, существенное.
В сущности, что у меня за мои семнадцать лет было важнее соревнований? Самое памятное — соревнования! Самое тревожное — соревнования! Самое радостное — соревнования!
Я посмотрела на четкий вихорек пыли на фотографии, выбившейся из-под правой ноги. Да, конечно, если бы я заставляла свою голову работать в том предельном напряжении, в каком работали мои ноги, не было бы сегодняшнего провала.
Так, может, мне в самом деле пойти в физкультурный — и все? Или на отделение курортологии?
Я представила себе на минуту, что я — курортолог и у меня на приеме тетя Вера. (Она уже собирается на курорт!).
Я бы повесилась…
Я ничего не говорю. Я совсем не говорю, что все курортологи должны повеситься.
Но я бы повесилась.
Я вышла, наконец, на балкон.
Понимаете, все, кого я уважаю (разумеется, я говорю о тех, кого знаю лично), — это люди, которые или строили Севастополь, или воевали за него. Или делали и то и другое. Как отец… Вообще-то у нас в семье началось это не с отца, а еще с прадеда. Прадед воевал в первую оборону. А потом строил. Дед воевал в гражданскую. А потом строил. Отец воевал в последнюю войну, — строит уже третий, начиная от прадеда, Севастополь. В сущности, все они воевали только на одном месте, да строили на одном месте, А города каждый раз были разные.
Вон, например, там, направо, недалеко от берега, при прадеде были люнеты Николаевской батареи, при деде стояло здание драматического театра. Это здание и отец помнит. А теперь там посыпанная гравием, утоптанная дорожка бульвара. Сначала взрытая земля… потом здание… потом опять земля…
А вот эта акация, что дотянулась верхушкой до нашего балкона, — моя ровесница. И вдоль всей нашей улицы Большой Морской доросли до крыш акации, мои ровесницы. Тонкостволые. Всем — по семнадцать. А тех, что старше, совсем мало. Их не срубили, хотя иногда они стоят посреди тротуаров. На их широких стволах, как затянувшиеся раны и ожоги, следы от снарядов.
…Мама тоже и воевала, и строит.
Но мама — не то…
У нас в комнате всего две фотографии — та, о которой я вам говорила, и еще одна — на приемнике. Это любопытный снимок, во всяком случае, я ни в одной семье, даже в Севастополе такого снимка не видела. Отец, с выражением серьезности и какой-то тщательно скрываемой удрученности в лице снят в сером костюме и такой же бумажной кепке. А мама грустная, но с бьющей поневоле из глаз гордостью — в полной военной форме: в пилотке, со звездой на сгибе, в гимнастерке и узкой форменной юбке.
В сорок первом меня на свете не было. Маму призвали в армию первой. А отец только через полгода после мамы добровольцем ушел на фронт.
Но вообще-то соотношение сил и характеров в нашей семье совсем не то, что на этом снимке.
С отцом моим можно обо всем говорить. А вот с мамой…
Ничего меня так не мучило, как предстоящий разговор с ней.
Я уже знала, что мама сегодня же заболеет. И, что главное, она тоже придет в ужас:
— Терять год? — скажет мама и сразу пойдет к буфету за валидолом. — Ты отлично знаешь, что виновата сама! Поезжай с Леной и сдавай — хочешь на основной, хочешь на факультет курортологии!
Я ничего не говорю, мама у меня — не тетя Вера. Но иногда она понимает то же самое, что тетя Вера: что, например, надо спешить и, если не удалось взять в жизни то, чего хотелось, то надо брать, что подвернулось. А если вдруг подвернулась курортология, то тогда и жалеть не о чем!
Если мама — не тетя Вера, то это только потому, что мой отец — не Ленкин отец.
НАШ СОСЕД БУТЬКО
Я стояла на балконе и смотрела на трех ребятишек, игравших внизу под окнами. Это дети Бутько, нашего соседа.
В нашем доме столько моряков, что их хватило бы на команду эсминца. И столько отставников, что, когда во двор приходит лектор, лекции никогда не срываются.
Но я не знаю человека более интересного, чем Бутько.
В начале войны ему было, как мне сейчас: неполные восемнадцать. А парень был здоровенный, прямо выдающийся. Отец говорит, его весь Севастополь знал под кличкой Яша-слон. Работал он грузчиком.
Когда начались налеты, детей по ночам стали увозить на Большую землю. Катера наскоро крепили. Даже якорей не бросали: немцы разнюхали и почти каждую ночь налетали. С высоты — бомбы. На детей. Храбрые!
Летом море смирное, лежит в берегах. Или чуть набегает пеной на камни… зализывает раны и обиды. По-настоящему черное оно только зимой.
Дул шальной норд-вест баллов в семь по Бофорту. Когда Бутько пришел к причалу, волны заливали берег до самых скал и пристанских построек. Детишки (их было человек сто пятьдесят) стояли под дождем.
Герой романа “Ветры Босфора” — капитан-лейтенант Казарский, командир прославленного брига “Меркурий”. О Казарском рассказывалось во многих повестях. Бою “Меркурия” с двумя турецкими адмиральскими кораблями посвящены исторические исследования. Но со страниц романа “Ветры Босфора” Казарский предстает перед нами живым человеком, имеющим друзей и врагов, мучимый любовью к женщине, бесстрашный не только перед лицом врагов, но и перед лицом государя-императора, непредсказуемого ни в милостях, ни в проявлении гнева.
В своем новом произведении автор обращается к древнейшим временам нашей истории. Х век нашей эры стал поворотным для славян. Князь Владимир — главный герой повести — историческая личность, которая оказала, пожалуй, самое большое влияние на историю нашей страны, создав христианское государство.
О дружбе Диньки, десятилетнего мальчика с биологической станции на Черном море, и Фина, большого океанического дельфина из дикой стаи.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!