Севастополь в огне. Корабль и крест - [67]

Пластуны укрылись за бухтами канатов, наваленными на пристани, и азартно перешептывались между собой.

Ракета, толкавшая лодку, набитую порохом, смолой и промасленной парусиной, оставляла за собой на воде сноп искр. Брандер то и дело выписывал неожиданные зигзаги.

– Промажет, – уверенно сказал Чиж.

– Не промажет, – угрюмо пробурчал Кравченко.

– Промажет!

– Нет, не промажет!

Брандер еще раз дернулся и пошел по прямой к борту «Таифа».

– А ты болтал, Чижик! – довольно заметил Кравченко.

Брандер еще раз вильнул и врезался в борт фрегата. Взрыв на мгновение осветил всю набережную. Нос корабля разом вспыхнул. На палубе заметались черные фигурки.

Грохнул второй взрыв, и с бортов «Таифа» гроздьями посыпались в воду люди.

На набережной Балаклавы начался переполох. Куда-то бежали турки, английские пехотинцы, матросы с других кораблей. В огнях пожара, полыхавшего на «Таифе», они бесцельно метались туда и сюда, ожидали команды, которой так и не последовало.

В черном небе взвился аркан, обхватил плечи одного из турок и утащил его за угол. С крыши склада, занеся кинжал для удара, прыгнул Чиж, и через мгновение еще одной мечущейся тенью стало меньше.

Еще через несколько минут по пристани Балаклавы бодро маршировал турецкий отряд, составляющий своим спокойствием и организованностью резкий контраст с тем, что происходило вокруг. При ближайшем рассмотрении славянские лица бойцов этого отряда могли, пожалуй, вызвать какие-то подозрения, но дотошно приглядываться к ним было некому. Эти турки сели в большую шлюпку и спокойно направились в сторону «Таифа», который уже быстро погружался на дно.

Ньюкомб, освещенный заревом пожара, налегал на весла так, словно боялся куда-то опоздать. Он по-прежнему был в крестьянской одежде. Всего в полусотне саженей от него прошла лодка с какими-то турками. Ньюкомб на секунду приподнялся, чтобы получше рассмотреть ее, и снова взялся за весла.

Биля положил руль вправо, и ялик с пластунами пошел вдоль берега к Севастополю.

Край неба на востоке уже начинал алеть.

Уцелевшая команда «Таифа» приходила в себя на берегу. Кто-то пытался сушить спасенные вещички у разведенных костров, другие счастливчики вылавливали из воды свой нехитрый скарб. Двое матросов старались зацепить жердью сундук Ньюкомба, покачивающийся на зеленой воде.

Капитан, похожий на мокрого грифа, сидел тут же, на какой-то бочке. Утренняя свежесть прохватывала его до костей. Время от времени он ежился и поднимал плечи, отчего сходство с огромной птицей усугублялось. Уши уходили в воротник, а трубка, торчащая изо рта, становилась похожа на клюв.

Из-за груды тюков прямо на него вышел Ньюкомб. В руке он держал револьвер. Капитан попытался вскочить на ноги, но не успел. Ньюкомб прямо с подхода левым боковым сбил его с бочки на землю, поставил колено между лопатками и взвел курок прямо над ухом. Боцман и еще несколько человек из команды видели все это, но спасать капитана не торопились. Тот хрипел, придавленный к земле острым коленом.

– Я вас пока не убью, но вы мне крепко задолжали! – сказал Ньюкомб и поднялся на ноги.

Боцман издалека вежливо поприветствовал его, приложил ладонь к коротко остриженной пегой голове.

– Вас это тоже касается, мой любезнейший друг, – бросил ему Ньюкомб.

Окрестности Севастополя, Крым

Клочья тумана пластами висели над морем. Пара вражеских пароходов на рейде то скрывалась в нем, то снова выплывала на открытую воду. Лодка стукнула о камни. Пластуны выпрыгнули на берег, и Биля одним движением руки толкнул ее обратно в море. Она закачалась и отошла.

В английских траншеях царило затишье. Только иногда где-то раздавался одиночный ружейный выстрел или лениво грохала пушка. Первые лучи солнца только начинали бить из-за гор.

Мимо винтовок, составленных в пирамиды и отбрасывающих бесконечно длинные тени, и пехотинцев, спящих рядом с ними, бодро, на турецкий манер выкидывая руки вперед, прошли пластуны. Два английских офицера презрительно смотрели в их сторону. На лице одного из них отразилось удивление. Он приложил ладонь ко лбу, чтобы прикрыть глаза от бьющего в них солнца, и всмотрелся в турецкий отряд. Тот показался ему каким-то странным, но в чем дело, он понять не мог. Если бы этот офицер стоял ближе, то русые усы, оружие и одежда, сильно теснящая турок, из-под которой виднелись казацкие газыри, непременно усилили бы его подозрения.

Есаул краем глаза заметил этот интерес и почувствовал, как взгляд англичанина уперся ему в затылок.

Офицер уже было хотел окликнуть его, но тут Биля сам громко крикнул что-то по-турецки.

Пластуны прибавили шагу.

Англичанин убрал ладонь ото лба и отвернулся.

Севастополь, Крым

Павел Степанович сидел на барабане и читал вслух Гоголя. Потрепанный зеленый томик он держал в одной руке, отставив ее в сторону. Во второй у него была сигарка, которой офицер время от времени затягивался, не прерывая чтения и не отводя взгляда от книги. Вокруг него стояли, лежали и сидели солдаты и матросы, не обращая внимания на пули, изредка залетавшие на бастион.

Павел Степанович читал с выражением:

– «Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника и пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал наконец вверх и обвивал до половины сломленную березу. Достигнув середины ее, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев или же висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие цепкие крючья, легко колеблемые воздухом. Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между ними углубление, зиявшее, как темная пасть».