Сети сатаны - [157]

– Птолемей утверждал, что мир окружен восемью сферами, – возразил Иоганн, – и за ними ничего нет.

– И вы готовы этим удовлетвориться? – Агриппа улыбнулся. – Вы разочаровываете меня, Фауст. И вам не хочется узнать, что кроется за восьмой сферой?

– За восьмой сферой… – Иоганн задумчиво посмотрел перед собой. – Вы не первый, кто говорит мне это.

– Должно быть, это был умный человек. – Агриппа залпом осушил свой стакан и долил вина себе и гостю. – Но давайте для начала побеседуем о мирских материях. У меня к вам предложение, доктор Фауст. Вы расскажете мне о себе, а я поведаю вам о мире за пределами восьмой сферы. Если хотя бы половина историй о вас соответствует истине, нас с вами ждут несколько поистине увлекательных недель.

* * *

Агриппа оказался прав. Для Иоганна это были самые захватывающие дни в его жизни.

Генрих Корнелиус Агриппа Неттесхаймский, знаменитый ученый из Кёльна, оказался первым человеком, в котором Иоганн увидел равного себе. Их разговоры напоминали поединки, а вместо клинка в распоряжении у каждого был ум вкупе с острым языком. Вместе с тем в них не было ничего общего. Агриппа происходил из знатного рода – его отец являлся дипломатом на службе Австрии, – не ведал никаких бед, с самого рождения был окружен любовью родителей и рос среди книг, наделенный многочисленными талантами. Иоганн же был пасынком зажиточного крестьянина, артист и шарлатан, бастард, которому всего в этой жизни приходилось добиваться самому.

Агриппа, вероятно, понимал, что истории о Фаусте в большинстве своем вымышлены, но слушал их с великим удовольствием. Какой-нибудь незначительный эпизод из рассказа перерастал в научную дискуссию, которая могла продолжаться до поздней ночи.

– Мои студенты говорили, будто вы можете вызывать гром и молнии, – сказал как-то вечером Агриппа, когда они вновь устроились у камина. – В самом деле можете?

Иоганн пожал плечами.

– Ну, скажем так, у меня достаточно пороха, чтобы с громом разверзлись небеса. Во всяком случае, для крестьян. Поистине удивительно, на что способна эта дьявольская смесь из серы, угля и селитры. Боюсь, наши представления о порохе пока весьма ограниченны.

– А откуда берется гром на небесах? – спросил Агриппа и отпил вина из стакана. – Аристотель в своей «Метеорологике» утверждает, что это ветер врезается в облака и производит шум. А вы как считаете?

– Вам известны эксперименты с радугой, которые проводил Альберт Великий? – ответил Иоганн после некоторых раздумий. – Восьмигранный кристалл, на одну половину которого падает луч, отбрасывает на стену разноцветный отсвет, похожий на радугу. Возможно, и с громом обстоит так же. Его вызывает нечто иное, о чем мы пока не знаем. Гром есть лишь следствие, но не причина.

Агриппа склонил голову набок.

– Интересная мысль, коллега. Возможно, я попытаюсь развить ее в одной из своих лекций.

По утрам Агриппа, как правило, давал лекции в университете. Студенты набивались в зал и зачарованно внимали его рассуждениям, которые одним казались прогрессивными, а другим – богохульными. Иоганн в это время изучал книги в домашней библиотеке ученого. Когда запах с кухни возвещал скорую трапезу, они собирались за столом с сестрой Агриппы и Карлом. Для Сатаны нашлось местечко в саду, и там же стояла их повозка.

Так пролетали недели, и вот уже наступил октябрь. Стало прохладнее, и дождь барабанил по крышам. Порой у Иоганна возникало ощущение, что кто-то наблюдает за ним, но беседы с Агриппой так его увлекали, что он забывал обо всем вокруг. Ему не терпелось узнать что-нибудь о положении звезд в день своего рождения и о том, что скрывалось за пределами восьмой сферы. Ночевали они с Карлом в одном из лучших трактиров Кёльна, «Под золотой короной». Фауст узнал наконец, каково это, спать крепким сном и без сновидений. После дискуссий с Агриппой он чувствовал себя сытым и довольным, как накормленный младенец. Даже Маргарита не занимала его мыслей в те дни.

От представлений с латерной магикой они воздерживались, чтобы избежать обвинений в колдовстве, – за Иоганном и без того закрепилась в Кёльне дурная слава. Для людей он был чернокнижником, живущим в доме мятежного ученого; несколько раз его забрасывали грязью. И все же это не помешало ему продемонстрировать Агриппе латерну магику в каминной комнате.

– Воистину, поразительно, – произнес ученый, когда на стене угасло изображение Белой дамы и Иоганн вновь зажег свечи. – Какие возможности нам открылись бы, если б эти фигуры могли еще и двигаться, как живые…

– Или даже говорить, – добавил с улыбкой Иоганн. – Как знать, может, когда-нибудь наступит такой день, хоть мы его, вероятно, и не застанем.

Агриппа понемногу делился своими размышлениями о звездах. Ученый допускал, что существуют и другие солнца, и даже другие миры! Вселенная, по его мнению, была бесконечна, а Земля – всего лишь песчинкой.

– Вспомните о кометах, – сказал как-то раз Агриппа, когда они сидели в каминной комнате. – Откуда они берутся? Из другого мира за пределами восьмой сферы? И как долго они летят сюда? Со времен Аристотеля люди видели в кометах лишь миазмы земной атмосферы, предвестие беды или грядущих событий. Мне же представляется, что они происходят из отдаленных сфер. Более отдаленных, чем полагал астроном Иоганнес Мюллер, который, кстати, считал их самостоятельными небесными телами… – Он вздохнул. – Прискорбно, что наш глаз не способен разглядеть, что же скрывается за пределами восьмой сферы, – он показал на латерну магику, стоявшую в углу. – Это не более чем простая игрушка. Но я вот задумался, не найдется ли ей какое-то иное применение. Эти линзы, что вы использовали…