Сети города. Люди. Технологии. Власти - [93]
В миссии музеев происходит движение от удивления к образованию (во времена модерна) и теперь обратно к удивлению: сегодня научно-технические музеи в высокой степени ориентированы не на передачу информации, а на то, чтобы вызвать у посетителей изумление, восторг и любопытство, вдохновить на дальнейший поиск информации и самостоятельные исследования. Музеи возвращаются к экспериментальному знанию, доступному человеку через собственные действия и тело[591].
Музей, который не выстроен по принципу всезнающего архива, а рассказывает истории[592], отсылая к опыту посетителей и формируя новые опыты и переживания, активно задействует в своей работе современные технологии. Они не только могут обеспечить более наглядные или зрелищные иллюстрации, помочь вообразить невообразимое и сохранить то, что трудно сохранить. Это средство, которое позволяет провоцировать зрителя, закладывая в повествование многослойность. Так, Борис Дубин пишет: «Значение каждого отдельного экспоната – не в том, что он шедевр, а в том, что он значит для тебя. Так вот, задача музея здесь и сейчас, мне кажется, в том, чтобы с использованием различных медиальных технологий инсценировать такого рода экспозицию»[593].
Подчеркивание значимости посетителя и событий, которые с ним происходят в музее, – обучения в социальной среде, общения, воспоминаний, коллективного опыта, – сделало музейные исследования частью социологического поля. Интересно, что в работе 1985 года Лин Лофланд приводит музей, наряду с библиотекой, в качестве примера городского пространства, где социальное взаимодействие маловероятно – это обстановка, в которой общение незнакомцев «неуместно»[594]. Посещение музея предполагало тогда уединение и сосредоточенность на объектах экспозиции. По прошествии тридцати лет взгляд на то, как устроена социальная жизнь в музее, кардинально поменялся: сейчас рассуждают о том, как нужно организовать пространство, тематику и экспонаты, чтобы поддерживать и стимулировать общение, в том числе между прежде незнакомыми посетителями[595]. Сегодняшний музей рефлексивен и открыт для участия. Нина Саймон, автор популярной концепции партисипаторного музея, выделяет пять стадий контакта учреждения с посетителем, от восприятия содержания индивидуальным посетителем до превращения всего учреждения в социальную среду, где происходит активное взаимодействие людей[596].
Модель музея, основанная на принципах открытости и доступности, предполагает наличие в экспозиции интерактивных объектов. Что мы представляем, когда говорим об интерактивности? Окаменелость, которую можно повертеть в руках, набор деревянных блоков для сборки арочного моста? Или мультимедийный экран, позволяющий виртуально разобрать двигатель внутреннего сгорания? В английском языке существует различение hands-on (интерактивных) и computer-based (основанных на компьютерных технологиях) экспонатов. Арочный мост или кусочек камня входят в первую, более широкую, категорию. Но при этом они являются «обычными вещами»: «Смысл обычной вещи представлен через ее внешние свойства и возможности оперирования с ней»[597]. Принципиальное отличие категорий «просто» интерактивных и основанных на компьютерных технологиях заключается в том, что устройство вторых предполагает наличие интерфейса – пространства взаимодействия с пользователем, не связанного и не репрезентирующего внутренние функции машины. Именно они и будут нас интересовать.
Описывая роль новых технологий в музеях, особенно важно обратиться не к характеристикам аудиторий или свойствам экспонатов, а к самому опыту посещения. Мы опираемся на предпосылку о том, что чрезвычайно важно рассматривать ситуацию взаимодействия людей и объектов как происходящую здесь и сейчас. Социологи, работающие в данном направлении, следуют традиции, заданной работами Э. Гоффмана, Г. Гарфинкеля и Х. Сакса[598]. Материалами для их исследований обычно служат данные наблюдения, аудио- или видеозаписи, а сведения, полученные от самих посетителей (например, в формате интервью), играют вспомогательную роль. Предполагается, что действующий не может дать отчет о собственной обыденной практике, а любое описание, предоставленное им, будет post hoc рационализацией.
Далее мы обсудим, в чем заключаются особенности современных технологий в музее, на какие противоречия и характерные черты взаимодействия с интерактивными объектами указывают существующие исследования.
A. Интерактивные экспонаты призваны сделать музей более доступным, вовлечь посетителя. При этом с их использованием часто сопряжены проблемы и непонимание.
Долгое время музейные исследования опирались на основной показатель – продолжительность времени, проведенного посетителем около определенного экспоната. По мере их развития стало очевидно, что редуцировать опыт посетителя к количественному показателю «удерживающей силы» музейного объекта недостаточно и необходимо смотреть еще и на «качество» вовлечения.
Сегодня технологии в экспозиции должны сделать впечатления посетителей более яркими, а образовательный эффект – более явным. Общение, развлечение и обучение – три аспекта посещения, которые интерактивные объекты, основанные на компьютерных технологиях, призваны усилить и упростить. Как пишет Илья Утехин, «умные вещи», к которым относятся интересующие нас экспонаты, создаются для того, чтобы облегчить жизнь, и во многих смыслах они ее улучшают – им делегируются разнообразные задачи, о которых после этого пользователь может даже не задумываться, – однако они же создают новые задачи и проблемы
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.
Внутри устоявшегося языка описания, которым пользуются современные урбанисты и социологи, сформировались определенные модели мышления о городе – иными словами, концептуализации. Сегодня понятия, составляющие их фундамент, и сами модели мышления переживают период смысловой «инфляции» и остро нуждаются в серьезной рефлексии. Эта книга о таких концептуализациях: об истории их возникновения и противостояния, о философских основаниях и попытках воплотить их в жизнь. В своем исследовании Виктор Вахштайн показывает, как идеи «локального сообщества», «городской повседневности», «территориального контроля», «общественного пространства» и «социальной сегрегации» закреплялись в языке социологов, архитекторов и планировщиков, как из категорий познания превращались в инструменты управления.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.