Сети города. Люди. Технологии. Власти - [24]
Это наблюдение провоцирует вопросы: каким именно образом доступность цифровой информации и увеличивающийся охват этой информации трансформируют и будут трансформировать природу государственной власти? И какие игроки участвуют и способны участвовать в определении направлений этой трансформации при существующем технологическом укладе?[162] Интересную попытку ответить на эти вопросы можно найти у Роба Китчина. Его цель – показать, что большие данные не нейтральны. Они всегда являются политически конкретизированными, а также используются ситуативно и в контексте социально заданных целей и ценностей[163]. Китчин отмечает, что представление всех проблем городского функционирования как чисто технических (Китчин называет такую установку «технократическим способом городского управления») уязвимо по двум причинам. Во-первых, в силу того, что все данные о городской реальности получить невозможно. Во-вторых, из‐за отсутствия чувствительности к местному контексту такой тип управления не способен распознать структурные социальные или культурные проблемы городской среды, которые могут носить качественный, а не количественный характер[164]. Наконец, Китчин показывает, что умный город – это рискованный проект, поскольку его зависимость от одного типа кода в управлении различными нецифровыми ресурсами делает его крайне уязвимым, как и увеличивающееся напряжение между правом на приватность и требованиями безопасности[165].
Интересную аналитическую работу с дискурсом умного города, включающую в себя также обсуждения большинства недавно появившихся аргументов по теме, можно найти у Ола Седерстрема, Тилля Пааше и Франсиско Клаузера. В целом для этих авторов умный урбанизм – это идеологический конструкт, тогда как главный игрок, продвигающий этот конструкт, – компания IBM, которая зарегистрировала термин «умнеющие города» (smarter cities) в качестве товарного знака в 2009 году. Они отмечают, что лишь на первый взгляд дискурс умных городов касается эффективного и устойчивого развития. В реальности стратегическая цель этого дискурса – позволить таким корпорациям, как IBM, Siemens или CISCO, занять доминирующую позицию на огромном рынке[166]. Умный город как программа развития всегда представляется этими компаниями аполитичным и аидеологичным, как чисто инженерный феномен. Однако Седерстрем, Пааше и Клаузер предлагают рассматривать предоставление большими частными компаниями городским властям цифровых решений для производства и управления все большим массивом цифровых данных как процесс приватизации этими компаниями не только новых городских пространств и услуг, но и приватизации самого городского управления. Здесь нужно отметить, что приватизация частными игроками государственных функций – атрибут сегодняшней политической и экономической реальности, чаще всего описываемый как «неолиберальный». С этой точки зрения проекты умного города следует рассматривать в контексте дискуссий о неолиберализме.
С одной стороны, ключевая роль частных компаний в развитии городской среды, а также тип технологий, обеспечивающих ее функционирование, видятся здесь в качестве революционно новых. С другой стороны, составляющие этого дискурса, который обосновывает конкретные решения по изменению практик управления городом, уже имели место в истории городского планирования. Тейлор Шелтон, Мэтью Зук и Алан Вииг отмечают, что идея научного городского планирования существовала и в доцифровую эпоху[167]. Седерстрем, Пааше и Клаузер анализируют теорию города IBM и приходят к выводу, что дискурс «умнеющих городов» предполагает трансформации в таких сферах городской жизни, как безопасность, здания и городское планирование, управление, ресурсы (электричество и вода), транспорт, социальные программы, здравоохранение и образование
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Монография посвящена исследованию положения и деятельности Русской Православной Церкви в Среднем Поволжье в конце XIX – начале XX веков. Подробно рассмотрены структура епархиального управления, особенности социального положения приходского духовенства, система церковно-приходских попечительств и советов. Обозначены и проанализированы основные направления деятельности Церкви в указанный период – политическое, экономическое, просветительское, культурное.Данная работа предназначена для студентов, аспирантов, преподавателей высших учебных заведений, а также для всех читателей, интересующихся отечественной историей и историей Церкви.2-е издание, переработанное и дополненное.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.