Сети города. Люди. Технологии. Власти - [166]
Таким образом, эффект прихода «портативных гаджетов» для пассажира не совсем в том, что время в пути становится незаметным и равным остальным частям суток; не сводится он и к созданию персонального «кокона». Время в пути может вполне сохранять или даже усиливать очертания через его функционализацию, но обратный вариант тоже культурно признается. Выбирают устройство на сегодня; вагон – не тот, из которого ближе до перехода или эскалатора, а тот, в котором больше шансов сесть; время поездки для того, чтобы использовать его лучше, даже если оно наступит позже или продлится дольше. При этом, взяв с собой гаджет, совсем необязательно его используют; о нем знают, что он есть в кармане/сумке. Скорее пассажирство в эпоху «освоенной цифры» все больше понимается как свобода действия и пространство для маневра. По мере того как возможности «эффективного использования» времени транзита приближаются к неограниченным, их использование становится выбором и решением. Транспорт может мыслиться изначально не в категориях потраченного или использованного, а как хронотоп, который может быть и первым, и вторым. Эта возможность и оказывается наиболее ценной.
Дигитализация пассажирского времени делает его более похожим на остальные части жизни. Эту схожесть можно отметить не только в конвергенции времени транзита с досугом и/или работой. Все разнообразие видов перемещения отличается от нетранзитных периодов и объединяется между собой тем, что требует внимания. Таким образом, состояние транзита оказывается встроено в то, что Майкл Гольдхабер называет экономикой внимания[1004]. В подходе Гольдхабера человеческое внимание рассматривается как ограниченный ресурс, пришедший на смену денежному капиталу[1005]. В сфере мобильности внимание – это капитал, который есть в наибольшей степени именно у пассажиров. В то время как водители, велосипедисты, пешеходы вынуждены отдавать значительную часть своего внимания самому процессу перемещения – другим участниками движения, дорожным знакам, технической исправности, – пассажиры намного меньше подвержены этим издержкам. Поэтому дигитализация имеет для пассажирства особо выраженное, даже на фоне других режимов мобильности, значение.
По контрасту с пассажирством нахождение за рулем становится занятием, все более выделяющимся на фоне остальных эпизодов повседневности, в которых делаются два или три дела одновременно, взгляд переключается с объекта на объект, а многие действия можно совершить с задержкой в несколько минут, не испытав при этом особых неприятностей (дочитать текст, ответить на письмо, обдумать план на вечер). Мультитаскинг если и «прокрадывается» в водительское время, то на маргинальных, поставленных под сомнение правах: «[В машине] ничем особо не позанимаешься, потому что я за рулем, поэтому слушаю радио. Но на светофоре иногда могу проверять почту, соцсети… довольно часто это делаю, к сожалению. Надо бросать [проверять]» (Инф. 7). Один из интересов исследования – взаимосвязь между использованием личного времени и транспортным поведением горожан в связи с дигитализацией физического и виртуального городского пространства. Начинают ли люди чаще выбирать общественный транспорт из‐за того, что как пассажиры они могут делать что-то, чего не могут как водители? Среди собеседников оказалась лишь одна владелица автомобиля (хотя автовладельцы, пользующиеся ОТ несколько раз в неделю, а машиной только на выходных, – не редкость). По этой причине в большинстве интервью задавался вопрос о желании обрести автомобиль и пользоваться им. Несколько человек высказали такое желание, но сразу же обозначили ограничения пользования авто, которые они предвидят для себя. В частности, почти никто не мечтает о нем для поездки на работу. В основном автомобиль мыслился как средство для коллективного проведения досуга, путешествий, поездок за город – то есть чего-то, что выходит за пределы рутины. Информанты говорили о том, как для них соотносятся статусы пассажира и автомобилиста: пассажиру не нужно ничего решать и беспокоиться о техническом обслуживании транспортного средства. Меняется характер связи между желанием автомобиля и недовольством от ОТ; второе перестает быть причиной первого. Очевидно, что эти «новые автовладельцы» едва ли будут похожи на известных нам – тех, что не мыслят себя в вагоне и теряются в метро.
Было бы наивно описывать автомобилистов как группу, задвигаемую на задворки социальности распространением портативных гаджетов. Но также недальновидно и промолчать о том, как альтернативные мобильности – будь то велосипедная или пассажирская модели – по-новому интегрируются в город и в чем-то даже депроблематизируются. «Постцифровое пассажирство» – это, конечно, не новая норма, это – намечающийся тренд, причем пока только в городах с метро. Москва и Санкт-Петербург, где проводилось исследование, кардинально отличаются от других городов региона (что бы мы ни посчитали регионом в данной ситуации – европейскую часть России, всю РФ или даже Восточную Европу, где они все равно оказываются наибольшими по численности населения урбанизированными пространствами). Одновременно мегаполисы активно перенимают опыт, а само «пассажирство 2.0» – не сугубо транспортный проект; за ним мне видится потенциал пересмотра или хотя бы вдумчивого «апдейта» наших представлений о социальности в публичном пространстве, о структурировании времени и о взаимоотношениях горожанина с тем, что принято называть технологическим прогрессом.
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
Перед вами первое подробное исследование норм жизни населения России после Второй мировой войны. Рассматриваются условия жизни в городе в период сталинского режима. Основное внимание уделяется таким ключевым вопросам, как санитария, доступ к безопасному водоснабжению, личная гигиена и эпидемический контроль, рацион, питание и детская смертность. Автор сравнивает условия жизни в пяти ключевых промышленных районах и показывает, что СССР отставал от существующих на тот момент норм в западно-европейских странах на 30-50 лет.
В книге воспоминаний заслуженного деятеля науки РФ, почетного профессора СПбГУ Л. И. Селезнева рассказывается о его довоенном и блокадном детстве, первой любви, дипломатической работе и службе в университете. За кратким повествованием, в котором отражены наиболее яркие страницы личной жизни, ощутимо дыхание целой страны, ее забот при Сталине, Хрущеве, Брежневе… Книга адресована широкому кругу читателей.
Содержание антологии составляют переводы автобиографических текстов, снабженные комментариями об их авторах. Некоторые из этих авторов хорошо известны читателям (Аврелий Августин, Мишель Монтень, Жан-Жак Руссо), но с большинством из них читатели встретятся впервые. Книга включает также введение, анализирующее «автобиографический поворот» в истории детства, вводные статьи к каждой из частей, рассматривающие особенности рассказов о детстве в разные эпохи, и краткое заключение, в котором отмечается появление принципиально новых представлений о детстве в начале XIX века.
Монография впервые в отечественной и зарубежной историографии представляет в системном и обобщенном виде историю изучения восточных языков в русской императорской армии. В работе на основе широкого круга архивных документов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, рассматриваются вопросы эволюции системы военно-востоковедного образования в России, реконструируется история военно-учебных заведений лингвистического профиля, их учебная и научная деятельность. Значительное место в работе отводится деятельности выпускников военно-востоковедных учебных заведений, их вкладу в развитие в России общего и военного востоковедения.
Как цикады выживают при температуре до +46 °С? Знают ли колибри, пускаясь в путь через воды Мексиканского залива, что им предстоит провести в полете без посадки около 17 часов? Почему ветви некоторых деревьев перестают удлиняться к середине июня, хотя впереди еще почти три месяца лета, но лозы и побеги на пнях продолжают интенсивно расти? Известный американский натуралист Бернд Хайнрих описывает сложные механизмы взаимодействия животных и растений с окружающей средой и различные стратегии их поведения в летний период.
Немногие культуры древности вызывают столько же интереса, как культура викингов. Всего за три столетия, примерно с 750 по 1050 год, народы Скандинавии преобразили северный мир, и последствия этого ощущаются до сих пор. Викинги изменили политическую и культурную карту Европы, придали новую форму торговле, экономике, поселениям и конфликтам, распространив их от Восточного побережья Америки до азиатских степей. Кроме агрессии, набегов и грабежей скандинавы приносили землям, которые открывали, и народам, с которыми сталкивались, новые идеи, технологии, убеждения и обычаи.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.