Сети города. Люди. Технологии. Власти - [133]
Трансмедийный сторителлинг представляет собой расширение «мира истории» (storyworld[816]) на несколько медиаплатформ (например, телевидение, социальные сети, сайт, мобильные приложения, игры и комиксы) таким образом, что контент каждой из платформ не дублирует, а расширяет, уточняет и усиливает общее повествование и обеспечивает глубокую вовлеченность и участие аудитории. Трансмедийный сторителлинг «в основе содержит макроисторию, которая „просвечивает“ сквозь различные сегменты истории»[817] на разных платформах. Нуно Бернардо утверждает: «За прошедшее десятилетие трансмедийность стала незаменимой коммуникационной стратегией. Ее ценность – в приоритете динамичного опыта проживания истории над более или менее статичным форматом вещания»[818]. Классические примеры трансмедийных проектов часто относятся к сфере развлечений, как в случае «Матрицы» (1999) Вачовски: между выходом первой, второй и третьей частей кинофраншизы было создано много разнообразного контента на других платформах: графические новеллы, анимационные сериалы, видеоигры, фигурки персонажей и другая сувенирная продукция и т. д., что позволяло зрителям не выходить из «мира истории» и обеспечивало их вовлеченность, подтверждение чему – поток фанатского творчества, посвященного вселенной «Матрицы», который не иссякает до сих пор[819]. В то же время трансмедийные проекты могут создаваться не только вокруг вымышленных историй, и проект «Большой британский жилищный скандал» служит последнему прекрасным доказательством.
На волне новых тенденций в современных медиа, где переплетаются нарратив, участие и опыт, пространство становится ареной и фактором процессов коммуникации в целом и трансмедийного сторителлинга в частности. Пространство нарратива[820], включающее и то «невидимое», что находится за пределами истории, вовлекает аудиторию в переживание коллективного опыта. Пространство участия, обеспеченное технологическими инновациями, помогает рассказывать, слушать и проживать истории новыми способами. Пространство опыта, связанное с понятием «коллективного интеллекта», о котором писал П. Леви[821], усложняет и связывает воедино трансмедийную структуру, распространенную на множество медиаплатформ. В этом контексте ткань городской жизни образует пространство возможностей – город-текст (понятие, которое ввел в 1984 году Мишель де Серто[822], а подробно раскрыла Натали Колли: «Пешеходы рассказывают городские истории, просто двигаясь по городу»)[823].
Мишель де Серто различал понятия «место» (lieu) и «пространство». Для него «место представляет собой имеющуюся на данный момент конфигурацию позиций. Оно подразумевает стабильность»[824]. А пространство, с другой стороны, формируется векторами – направления, скорости, времени: «пространство – это место, преображенное практикой. Так улица, геометрически определенная городской планировкой, трансформируется пешеходами в пространство. Точно так же чтение – это пространство, производимое в практике использования письменного текста – места, образованного системой знаков»[825].
Идею города как текста можно обнаружить и в знаменитой книге Итало Кальвино «Невидимые города»[826]. Кальвино описывает воображаемый город Тамара (тематическая группа «Города и знаки») как пространство, в котором «взгляд скользит по улицам как по исписанным страницам: Тамара диктует тебе твои мысли, заставляет повторять ее слова, и, полагая, что осматриваешь город, ты на самом деле лишь фиксируешь названия, которыми он определяет себя и каждую из собственных частей»[827].
В другом месте книги, описывая тематическую группу «Города и память», Кальвино утверждает, что город образуют «отношения, связывающие пространственные измерения и события былых времен»; однако город «не рассказывает о былом, былое – [его] часть»[828].
Подобная идея есть и в «Поэтике пространства» Г. Башляра, где он вводит понятие «топоанализ», указывая на необходимость уделять внимание локализации воспоминаний[829].
В свою очередь Генри Дженкинс[830], говоря о взаимодействии истории и опыта аудитории, подчеркивал важную роль «пространственных историй» и «пространственного сторителлинга» (environmental storytelling). В пространственном сторителлинге элементы истории переплетаются с физическим пространством, в котором «проживается» история. Дженкинс описал четыре формы нарративов, при помощи которых создаются условия для иммерсивного опыта: (a) пробуждаемые (пространственные истории вызывают в памяти уже известные сюжеты или опираются на знакомые жанровые традиции), (б) постановочные (пространство выступает площадкой для инсценировки повествования), (в) включенные («мизансцены» пространства содержат информацию об истории) и (г) эмерджентные (пространство является ресурсом для возникновения истории). Как будет показано в ходе анализа, шоу
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Настоящая книга представляет собой интереснейший обзор развития инженерного искусства в истории западной цивилизации от истоков до двадцатого века. Авторы делают акцент на достижения, которые, по их мнению, являются наиболее важными и оказали наибольшее влияние на развитие человеческой цивилизации, приводя великолепные примеры шедевров творческой инженерной мысли. Это висячие сады Вавилона; строительство египетских пирамид и храмов; хитроумные механизмы Архимеда; сложнейшие конструкции трубопроводов и мостов; тоннелей, проложенных в горах и прорытых под водой; каналов; пароходов; локомотивов – словом, все то, что требует обширных технических знаний, опыта и смелости.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.
Книга посвящена истории польской диаспоры в Западной Сибири в один из переломных периодов истории страны. Автором проанализированы основные подходы к изучению польской диаспоры в Сибири. Работа представляет собой комплексное исследование истории польской диаспоры в Западной Сибири, основанное на материалах большого числа источников. Исследуются история миграций поляков в Сибирь, состав польской диаспоры и вклад поляков в развитие края. Особое внимание уделено вкладу поляков в развитие предпринимательства.
Что значат для демократии добровольные общественные объединения? Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий после краха государственного социализма и постепенного отказа от западной модели государства всеобщего благосостояния, – дискуссий, сфокусированных вокруг понятия «гражданское общество». Ответ может дать обращение к прошлому, а именно – к «золотому веку» общественных объединений между Просвещением и Первой мировой войной. Политические теоретики от Алексиса де Токвиля до Макса Вебера, равно как и не столь известные практики от Бостона до Санкт-Петербурга, полагали, что общество без добровольных объединений неминуемо скатится к деспотизму.
Внутри устоявшегося языка описания, которым пользуются современные урбанисты и социологи, сформировались определенные модели мышления о городе – иными словами, концептуализации. Сегодня понятия, составляющие их фундамент, и сами модели мышления переживают период смысловой «инфляции» и остро нуждаются в серьезной рефлексии. Эта книга о таких концептуализациях: об истории их возникновения и противостояния, о философских основаниях и попытках воплотить их в жизнь. В своем исследовании Виктор Вахштайн показывает, как идеи «локального сообщества», «городской повседневности», «территориального контроля», «общественного пространства» и «социальной сегрегации» закреплялись в языке социологов, архитекторов и планировщиков, как из категорий познания превращались в инструменты управления.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.