Сети города. Люди. Технологии. Власти - [110]
Информационная панель Лондона – хотя это и не карта – может рассматриваться как картографический проект. Она привязывает множество режимов измерения (рынков, электричества, метро и т. д.) и другую опосредованную информацию (твиты, камеры, новости и т. п.) к конкретному пространству – Лондону – и демонстрирует нам, что основная сложность работы с такой информацией заключается в постоянном сопряжении множества разнородных, постоянно меняющихся данных. Если вернуться к сахалинскому примеру Латура, можно заметить, что сегодня пески, на которых создается карта, постоянно движутся, переносимые всеми видами высоко- и низкотехнологичных ветров и течений. Эта подвижность не связана с Тихим океаном, она происходит в сердце европейской столицы. В результате возникает двойная сложность: потребность в карте для того, чтобы понять происходящее в изменчивых современных городах, и невозможность обрести такую карту вследствие динамичности и разнородности сетей, производящих эти города.
Сегодняшняя ситуация в области картографирования отличается от эпохи деконструктивистского энтузиазма, связанного с работами Джона Харли, ведь основные усилия аналитиков направлены не на разоблачение властных отношений, стоящих за созданием карты, а на поиск способов сборки многообразной информации, необходимой для ее создания. Обескураживает, что карты становятся необходимыми именно в тот момент, когда они оказываются невозможными. Додж, Китчин и Перкинс полагают, что создавшееся положение требует переосмысления карт[681]. По их мнению, карты стоит рассматривать не как отражающие или представляющие реальность, а как продуцирующие ее. Именно поэтому научный анализ карт должен включать процессы и практики их создания и чтения, в ходе которых производятся сцепки знания и контекстов его производства. Это наблюдение созвучно идее Донны Харауэй о необходимости замены перспективы всевидящего ока (неидентифицируемого, лишенного телесности), лежащего в основе картографии, как и научного знания в целом, феминистской перспективой[682], – основанной на идентификации производителя знания, его (или ее) позиции (в том числе и размещения в пространстве), его (или ее) телесности. Харауэй настаивает, что результат знания никогда не является конечным и объективным – это не «экран, поверхность или ресурс, но […] агент действия»[683]. Какова роль критической картографии в понимании соотношения знания и контекстов его производства?
Я покажу проблемность такого соотношения на примере антиинтернет-проекта Бруно Латура и фотографа Эмили Эрман «Париж, невидимый город» (1998). В этом проекте картографируются траектории движения информации и ее превращения, необходимые для функционирования Парижа[684]. Работа различных систем жизнеобеспечения Парижа зависит от неполной видимости города. Именно игнорирование определенных аспектов реальности позволяет собрать, записать, передать и внести данные в сети, в которых становятся возможными новые события, в свою очередь, создающие возможность появления новых данных. «Париж, невидимый город» превозносит рутину, превращая обыденную городскую жизнь в приключение, где каждая передача информации представляет собой что-то вроде паса в спортивной игре, который можно поймать и передать или пропустить. От паса можно намеренно увернуться, создавая системный сбой и запуская какие-то новые процессы. Критическая картография Латура и Эрман основана на неполной видимости, скачкáх и превращениях информации. Для нее все становится достойным включения.
Я называю «Париж, невидимый город» антиинтернет-проектом, поскольку, будучи размещенным в сети, он явно противоречит ее логике, ибо дает доступ лишь к фрагментированным изображениям, которые в свою очередь рассыпаются на другие фрагментированные изображения. Постоянно распадающиеся изображения убеждают нас, что не существует информации без трансформации[685], что противоречит одному из базовых принципов интернета, согласно которому доступ ведет к получению информации. Структура сайта включает множество карт, начинаясь со стилизованной под схему метро, расположенной в левой части экрана, с пронумерованными остановками-«планами». Клик по любому из планов открывает в правой части экрана фотоколлаж из изображений мониторов, диаграмм, листов Excel, моделей, рецептов, измерительных приборов; где-то между ними прячется текст. Сайт требует навигации точно так же, как город нуждается в нанесении на карту. Отслеживание всех переходов, скачков и превращений информации и действий в городе миметически воспроизводится в процессе чтения сайта (как карты). Именно через нанесение на карту переходов между фрагментарными изображениями разных видов мы создаем нашу повседневность, а город функционирует. В картине мира Латура дигитализация – это не радикальное изменение. Она лишь делает более заметным тот факт, что повседневность – это ориентация в разнообразии[686].
Проект Латура и Эрман – впечатляющий мультимедийный экскурс в разнообразие города. Однако Латур и Эрман не задаются вопросом, почему именно на уровне города происходит перекомпоновка институций, технологий, инфраструктур, объектов и людей. Они просто представляют Париж вполне самодостаточным городом, что значительно отличает его от репрезентации Лондона на Информационной панели, благодаря которой проявляется его включенность в международные сети и потоки. Фрагмент статьи Латура, которую я выбрал эпиграфом к этому тексту, говорит о невозможности представить модель «вещи во всей ее сложности» и относится и к парижскому проекту, неполному при всем его богатстве. Несмотря на пристальное внимание к различным масштабам и отношениям между высокими технологиями и ощутимой материальностью мира, проект не ставит под сомнение город как точку (и масштаб) осуществления сборки. Потенциал парижского проекта для обнаружения и проблематизации множественных пространственных порядков современного мира остается не вполне понятным.
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
Пища всегда была нашей естественной и неизбежной потребностью, но отношение к ней менялось с изменением социальных условий. Красноречивым свидетельством этого является тот огромный интерес к разнообразным продуктам питания, к их природе и свойствам, который проявляет сегодня каждый из нас. Только, достигнув высокого уровня жизни и культуры, человек, свободный от проблемы — где и как добыть пищу, имеет возможность выбирать из огромного ассортимента высококачественных продуктов то, что отвечает его вкусу, что полезнее и нужнее ему, и не только выбирать, но и руководить своим питанием, строить его сообразно требованиям науки о питании и запросам собственного организма.
Курс по скорочтению рассчитан на четыре недели. Имея дело с чтением, наиболее важным является наслаждение им. Не важно, что вы читаете: техническую литературу, детские книжки, романы или статьи в журналах, наслаждение – самый важный компонент эффективного чтения. Расслабьтесь, позвольте интересу завладеть вами... .
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.