Сети города. Люди. Технологии. Власти - [10]
Второй способ отстаивания горожанами своей независимости – это использование уловок, таких как «блокирование и фильтрация информации, шифрование, создание множественных онлайн-идентичностей, использование ботов»[52]. Эти и многие другие технические хитрости позволяют горожанам сохранить контроль над производимыми ими данными. Еще одна уловка – выход за пределы производства данных, например, отказ от пользования сотовой связью, интернетом, банковскими картами или их существенное ограничение. Уловки не меняют радикально правила игры, поскольку действуют в существующем нормативном поле. Однако они определенно меняют логику использования технологий и процесс генерирования данных. Здесь можно вспомнить всероссийское экспресс-обучение пользованию VPN во время блокировки Telegram в 2018 году или правилам безопасной связи во время московских митингов 2019 года[53]. Уловки кажутся нам важными, поскольку пользование данными на своих условиях реабилитирует горожан и подчеркивает их (относительную) независимость, доказывая, что не только хакеры, но и обычные люди способны действовать по своим правилам в цифровом городе. К уловкам можно отнести не только способы обращения горожан с гаджетами или приложениями, но и использование ими своего тела и одежды для противостояния действию алгоритмов распознавания. В качестве цифрового щита задействуются цифровой макияж – способ декорирования лица, мешающий системам распознавания идентифицировать его обладателя[54], и цифровой глитч – намеренный сбой в системах распознавания автомобильных номеров, вызываемый специальной одеждой – платьями, худи, юбками и рубашками, покрытыми множеством номерных знаков, которые ставят в тупик механизмы идентификации[55]. Мечта горожан о цифровом макияже или глитче – это мечта о легко доступной свободе.
Третий способ отстаивания горожанами своих интересов и самостоятельности связан с развитием правовых и политических инструментов защиты интересов и свобод жителей города[56]. Десятилетие назад Курт Айвсон обозначил принцип цифровой власти: она сосредоточивается в руках тех групп или структур, которые формируют и утверждают нормативный контекст производства и использования данных: цели и механизмы их создания[57], а также способы их использования. В этой логике одни и те же данные могут использоваться во благо и во зло. Горожане могут заставить данные работать на себя, если на политическом уровне отстоят свое право определять цели сбора данных и контролировать их использование. Если же контроль над данными полностью или частично невозможен, горожане могут потребовать ограничить их производство, как это произошло в 2019 году в Сан-Франциско, где использование систем распознавания лиц городскими структурами, включая правоохранительные органы и транспортные службы, было законодательно ограничено[58]. Принятие запрета рассматривалось как победа горожан и доказательство того, что «системы наблюдения несовместимы с демократией, а жители должны иметь возможность выражать свою позицию»[59].
Признание горожан самостоятельной действующей силой ставит вопрос о том, кто именно действует в городе, пронизанном технологиями. До недавнего времени ответ теорий умного/цифрового/сетевого города был достаточно очевиден: участником городской жизни является отдельный человек, неважно, признается ли она/он киборгом – гибридом человека и технологий – или биологическим существом[60]. Воплощением отдельности был «человек мобильный» – пользователь сотового телефона[61], навигатора, планшета, других персонализированных устройств, игрок в различные городские игры[62]. Предполагалось, что «человек мобильный» получил относительную свободу от пространства, ведь портативные устройства освободили своих владельцев от проводов, ограничивавших их перемещения, заменив жизнь «у телефона или компьютера» жизнью «с телефоном или компьютером». Максимально приспособленные под интересы своего владельца функциями, настройками, декором, хранимой информацией, гаджеты и девайсы укрепляли значимость отдельного человека и повышали ценность частной жизни и приватности[63]: «Мобильные телефоны позволяют своим пользователям носить свой дом с собой»[64], создавая непрерывное мобильное приватное пространство.
Увеличение времени, которое мы проводим в интернете и мобильных устройствах (игры, чтение, слушание музыки – не обязательно онлайн), привело к росту алармистских настроений. «Интернет убивает общество», «мобильные технологии разобщают людей», «подрывают социальный порядок»[65] – аргументы, отчетливо звучавшие в общественных дебатах в 2000‐х – начале 2010‐х. Сосредоточенность на девайсах и пребывании онлайн рассматривалась как угроза семье, дружеским связям и обществу в целом. В таких опасениях нет ничего нового: любое серьезное изменение медиасистемы сопровождалось предостережениями, в которых использовались практически те же слова и сюжеты. Например, Джеймс Монако так описывал взгляды исследователей 1970–1980 годов на природу и опасности телевидения: «Оно высасывает из семьи разговоры как какой-то злобный пришелец. Оно разрушает время. Оно заменяет родителей (или детей), мужей (или жен). Для слишком многих из нас оно проживает за нас нашу жизнь»
