Сет из Хада - [8]

Впрочем, ему предстоял служебный визит в аристократическую семью, поэтому выбора особо и не было. Взглянув на улыбающегося Посмертного, Сет спросил:

— Знаешь, куда ехать?

— Ага! — Радостно ответил Посмертный, — К этому, мать его, Агваресу!

Сквернословию Посмертного, не умевшего без мата связать и двух слов, уже давно никто не удивлялся, и Сет не был исключением. Подтвердив кивком точность адреса, он забрался в экипаж и, усевшись на мягкий диванчик, раскрыл взятую у Мумии папку…

…Служащая Департамента связи Гибеллина Баст обвинялась в попытке отравления герцога Агвареса. В нескольких скупых строчках было описано, что она принесла герцогу пропитанное ядом письмо и настаивала на вручении его лично в руки герцога. Яд оказался очень сильным — вскрывший письмо слуга умер практически мгновенно. Перечитав тоненькое досье, Сет так и не нашел главного, мотива преступления. Зачем ей понадобилось травить герцога? Гибеллина была из древнего, хоть и обедневшего рода, ни в каких грехах ранее замечена не была, в партиях и других группировках не состояла. И все же, на основании свидетельских показаний герцога Агвареса, выслушанных ограниченным числом судейских, несколько часов назад Гибеллина Баст была приговорена к пожизненному заключению в Тартаре…

Что-то здесь было не так. Если вина доказана, то почему ее не приговорили к смерти? Убийство демона в любом случае убийство, и совершенно неважно кто отравлен, герцог или его слуга. А уж если вина доказана, то отравительницу ждал единственный в таких случаях приговор — смерть. Сет подумал, что дело кажется каким-то скомканным, но доказать это было бы очень сложно — судейская машина славилась своей неуступчивостью в вопросах, которые касались ее деятельности. А если заседание прошло в закрытом режиме, то нечего было и рассчитывать на откровенность участников процесса.

С другой стороны, Сет мог поговорить с герцогом и как член касты — его мать была внучкой Ушедшего и, следуя внутреннему уставу касты эосфоров, где свои должны доверять своим, Агварес мог бы рассказать ему правду. Проблема заключалась в том, что Сет был противником кастового, родового и любого другого протекционизма и кумовства, и никогда не скрывал своих взглядов. Возможно, и «засиделся» он в должности старшего следователя все по той же причине — Сет категорически не желал пользоваться родственными связями. Надеяться, что герцог захочет с ним откровенничать было глупо — любимый внук Ушедшего был достаточно надменным и властным демоном, и в другое время Сету вряд ли светил бы откровенный разговор. Но сейчас была иная ситуация — Агварес сам пожелал видеть его, и можно было с уверенностью сказать, что дело, по которому его вызвал герцог, серьезное, а значит, есть небольшой, но шанс прояснить и эту темную историю с отравлением. Сету почему-то не казалось справедливым отправлять невиновную работницу почты на пожизненное заключение в Тартаре, а в том, что обвинение «притянуто за уши», Сет почти не сомневался.

Посмертный лихо управлял яростно храпящими лошадьми, и громко выкрикивал непристойные словечки, отвлекающие Сета от размышлений о связи между убийством секретаря Ваанберита, странным приговором отравительнице, и желанием герцога увидеть его. Связь несомненно была — взять хотя бы то, что Ваанберит и слуга герцога умерли от яда, и не исключено, что от одного и того же. Сделав себе пометку прояснить этот вопрос, Сет еще раз перелистал тоненькое дело. Гибеллина была демоницей из древнейшего рода Баст, чей основатель служил еще Денницу, отцу Ушедшего, то есть, практически бессмертной, и вечное пребывание в Тартаре казалось странным и слишком суровым наказанием за косвенно доказанную вину, которая заключалась в том, что она доставила письмо, выполняя свою обычную работу. Письмо мог доставить кто угодно, и тогда судили бы не ее, а кого-то другого, и еще неизвестно, какой приговор вынесли бы судейские, если бы это был кто-нибудь из менее знатного рода, или из «обращенных». Хотя, в последнем случае приговор вряд ли вызвал бы вопросы — с «обращенными» никто не церемонился.

По закону, у адвоката было три ночи, чтобы подать просьбу о пересмотре дела, и это значило, что осужденная все еще находится в городской тюрьме. Подумав, что хорошо бы съездить туда и лично расспросить несчастную почтальоншу, как было дело, Сет вспомнил о Влазасе — своем дальнем родственнике, служившем помощником начальника тюрьмы, и подумал, что тот вряд ли станет чинить препятствия, если Сет попросит его о маленьком одолжении…

Выглянув в окно, и увидев медленно оседающие на мостовую снежинки, он вновь вспомнил, что собирался взять неделю отпуска, который хотел провести на южном берегу Живого моря. Помимо обычных удовольствий, вроде лежания на пляже, лечения и поедания морских деликатесов, оттуда (за достаточно высокую плату) можно было махнуть в третье измерение, куда так хотела попасть неугомонная в поисках удовольствий Прозерпина. Она прямо грезила этой поездкой, и отказать ей сейчас значило вызвать бурю, если не что и похуже. Но предчувствие, что отпуск откладывается надолго, не покидало Сета. Он уже представлял, что ему придется выслушать от разгневанной Прозерпины, и скорее всего, быть заподозренным в том, что все это он устроил сам, лишь бы не доставить удовольствие «маленькой девочке», как она любила себя называть. «Маленькая девочка», разменявшая уже третий десяток веков, умела мгновенно превращаться в невыносимую особу, и одна мысль об этом приводила Сета в дурное расположение духа. Он был уверен, что Прозерпина не упустит случая напомнить о своем давнем воздыхателе Дагоне, который «ради нее уж точно отложил бы все дела» и, наверняка (в который уже раз) посетует, что ради Сета, она отвергла его предложение…