Сеть Алисы - [9]

– А вы?

– Училась в школе, на полдник приходила домой. Мать учила меня французскому и вышиванию, отец – английскому и утиной охоте.

– Какая культурная семья.

Эва ответила милой улыбкой, вспоминая вопли, площадную брань и злобные стычки, происходившие за тюлевыми занавесками. Она обучилась притворной светскости, хотя жизнь в ее доме была весьма далека от аристократической: нескончаемые крики, битье посуды, отец обзывает мать транжирой, а та визжит, что его опять видели с какой-то официанткой. В этом доме девочка быстро приучилась по стеночке выбираться на улицу, заслышав первые раскаты грома на семейном горизонте, и исчезать, точно призрак в ночи. Она умела все видеть, все взвешивать, оставаясь незамеченной.

– Да, детство мое было весьма познавательным.

– Извините за вопрос: вы всегда заикались?

– В детские годы этот изъян был еще з-з-заметнее.

Язык ее вечно спотыкался о звуки. Но все остальное в ней было без сучка и задоринки.

– Странно, что хорошие учителя не помогли вам его одолеть.

Учителя? Видя, как она, едва не плача, натужно мучается со словами, наставники просто переадресовывали вопрос другому ученику. Многие считали ее косноязычной дурочкой и даже не останавливали сорванцов, дразнивших ее: «Давай, скажи свою фамилию! Г-г-г-г-г-гардинер…» Некоторые смеялись вместе с классом.

Нет. Эва приструнила заикание диким усилием воли: в своей комнате часами читала стихи вслух, заставляя трудные согласные выскакивать без запинки. Помнится, она минут десять сражалась со вступлением к «Цветам зла» Бодлера – на французском ей говорилось легче. Бодлер признавался, что в написании «Цветов зла» его вели гнев и терпение. Эва прекрасно его понимала.

– Что стало с вашими родителями? – спросил капитан Кэмерон.

– В девятьсот двенадцатом отец умер от остановки сердца. (Остановил его мясницкий нож в руке обманутого мужа.) Мать, встревоженная ситуацией в Германии, решила перевезти меня в Лондон. (Матушка бежала от скандала, не от бошей.) В прошлом году она скончалась от инфлюэнцы, упокой Господь ее душу. (Злобной, вульгарной, безудержной матерщинницы, швырявшей чашками в дочь.)

– Мир ее праху, – сочувственно поддакнул капитан, но Эва ни на секунду не поверила в его искренность. – Теперь о вас. Сирота Эвелин Гардинер, свободно владеющая английским и французским (может, все-таки еще и немецким?), работает в конторе моего друга сэра Фрэнсиса Голборо, убивая, видимо, время до замужества. Девушка симпатичная, но старается не обращать на себя внимания. Что это, застенчивость?

Вопросительно мяукнув, в гостиную ступил кот. Эва позвала его к себе на колени и стала почесывать ему горлышко.

– Вы пытаетесь меня обольстить, мистер Кэмерон? – Улыбка превратила ее в шестнадцатилетнюю девушку.

Вопрос обескуражил капитана. Весь красный от смущения, он выпрямился на стуле:

– Мисс… и в мыслях не было…

– Тогда зачем вы здесь? – в лоб спросила Эва.

– Чтоб оценить вас. – Восстановив самообладание, Кэмерон вновь скрестил вытянутые ноги. – Я уже давно за вами наблюдаю – с тех пор, как впервые переступил порог вашей конторы, притворившись, будто не знаю французского. Позвольте говорить откровенно?

– А как мы говорили раньше?

– Не верится, что вы бываете откровенны вообще, мисс Гардинер. Слышал я ваши отговорки от нудной работы. А нынче вы беззастенчиво солгали, объясняя свое опоздание. Что-то насчет приставучего кэбмена. Вы никогда не тушуетесь и сохраняете ледяное спокойствие, однако великолепно изображаете смущение. Опоздали-то вы вовсе не из-за любвеобильного извозчика. Перед входом в контору вы четверть часа разглядывали плакат о наборе в армию. Я засек время, наблюдая за вами из окна.

Настала очередь Эвы напрячься и покраснеть. Она и впрямь разглядывала плакат, на котором в строю пехотинцев, один к одному крепких и бравых, зиял пробел. «Тут еще есть место для ТЕБЯ», гласила надпись. «ВСТАНЕШЬ В СТРОЙ?» Нет, – горько и безмолвно ответила Эва. Ибо в том свободном пространстве мелким шрифтом было написано: «Место зарезервировано для годного к службе мужчины». Так что она не могла встать в строй, хотя в свои двадцать два года была вполне годна к военной службе.

Кот мяукнул обиженно, когда ласка стала чересчур уж крепкой.

– Ну что, мисс Гардинер, смогу я получить честный ответ, если задам вам вопрос?

И не мечтай, – подумала Эва. Лгала и изворачивалась она так же естественно, как дышала, и занималась этим всю свою жизнь. Лгала, лгала, лгала, сохраняя невинное личико. Уже и не припомнить, когда последний раз она была с кем-то абсолютно искренна. Ложь гораздо легче суровой беспощадной правды.

– Мне тридцать два, – сказал капитан. Лицо в глубоких морщинах делало его старше. – По возрасту для фронта я не гожусь. Но у меня другая работа. В нашем небе немецкие дирижабли, в нашем море немецкие подлодки. Нас атакуют ежедневно, мисс Гардинер.

Эва яростно кивнула. Две недели назад потопили «Лузитанию» – соседки-пансионерки проплакали все глаза. Эва не проронила ни слезинки и, вне себя от гнева, только жадно читала газетные репортажи.

– Для предотвращения возможных атак нужны кадры, – продолжил капитан Кэмерон. – Моя задача – подыскать людей с определенными навыками. Например, владеющих французским и немецким. Умеющих лгать. С виду простодушных. Храбрых сердцем. Отыскать и пустить их в дело – разузнать, что против нас замышляют боши. По-моему, в вас есть потенциал, мисс Гардинер. И потому я спрашиваю: вы желаете постоять за Англию?