Сестры из Версаля. Любовницы короля - [138]

Но я рожу сына, не такого, как Морпа, а хорошего сына. Мой сын станет принцем, сыном короля. Я должна ехать к королю. Уже в субботу поеду. Надену свое розовое с серебром платье, его любимое, найду тепличную розу, чтобы украсить волосы, даже если она будет стоить сотню ливров. Да, тепличную, а в этом доме так холодно. Теперь вокруг кровати суетится масса народу, все что-то говорят, говорят. Нестерпимо болит голова, а их слова, как маленькие копья, пронизывают мне мозг. Я прошу их, чтобы они помогли мне, но они не помогают, а потом я вся в крови, и эта кровь напоминает мне варенье, которое ела Диана. И вдруг неожиданно, хотя я не уверена, как подобное возможно (может быть, Ришелье знает или священник), я оказываюсь в саду в Турнель, утопающем в розах, над которыми гудят пчелы. И там… ЖБ, что очень странно, потому что он умер, оставив в память о себе лишь высеченное в камне имя.

Но, смотрите, король Людовик тоже здесь. Мой любимый здесь. А я-то решила, что мои пчелы умерли. Они собирают мед, некоторые увязли в красном варенье, но внутри у меня все горит, а в комнате слишком много народу. Я пью из медного кубка, чувствуя, как жидкость обжигает горло. Но где же Людовик? Почему я не в Версале? Уже суббота? Я слышу голоса, которые давно не слышала, и меня окатывает волна любви, идущая от собравшейся вокруг моей кровати толпы. Я слышу голос Луизы, хочу ей сказать, что я знаю, знаю… а что именно я знаю?

А теперь я плыву в темном ручье. Возможно, это какой-то канал – скорее всего, я в Венеции. Неужели каналы в Венеции черные, как бархат? Гортензия держит меня за руку, и я хочу ей сказать: «Гортензия, ты квочка, но ты моя милая квочка, и я всегда буду любить тебя». Но я не в силах произнести эти слова, надо мной смыкаются черные бархатные воды. Ах, как же чудесно тонуть в черном бархате! Все погружается во тьму, последнее, что я вижу, – Сибилла, гадалка с улицы Пердю. Сибилла смотрит на меня глазами, в которых сосредоточилась вся скорбь земная, и я тут же понимаю, почему она не смогла рассказать мне о будущем.

Луиза

Особняк де Майи-Нель, Париж

Январь 1745 года

Дом закрылся ставнями от жизни и холода. Подарки, забытые, валяются по всей спальне. Вокруг, словно тени, скользят слуги. Смерть Марианны, разбитые надежды и мечты. Гортензия белая как полотно. Сможет ли она когда-нибудь оправиться? Сможет ли оправиться каждая из нас? Мы все собрались в доме на Набережной Театинцев, в отчем доме. Мы стали чужими, но трагическая гибель Марианны собрала нас вместе. Я прихожу каждый день, и мы пытаемся найти утешение друг у друга.

Через несколько дней после смерти Марианны Диана родила дочку, и теперь она то смеется, то плачет, как, впрочем, и все мы. Малышка маленькая и сморщенная; ее хотели назвать Полиной, но назвали Марианной.

– В Париже детям небезопасно, – заявляет Гортензия.

Мы молчим, погрузившись в свои первые воспоминания: огромная грудь, запах молока от простыней, запах навоза и огонь, который разводили из торфа, в доме в Пикардии.

Диана окунает палец в мед и дает ребенку. Малышка сосет, не открывая глаз.

– А мед не вреден для младенца? – спрашиваю я, но обе мамаши не обращают на меня внимания.

– Однако в деревне… Я знаю, что дети мадам д’Уданкур плохо питаются, – возражает Диана.

– Да, но это в Бретани. Там холодно! В Пикардии все иначе, мой малыш Фредди с сестричкой отлично там растут.

– Нет, я хочу, чтобы моя доченька была рядом. Хочу, чтобы была со мной, – упрямится Диана, пальчиком лаская щечку малышки.

Наведывается и противный супруг Дианы, но он, на удивление, нежен с ней и сюсюкает со своей маленькой дочерью. Он приходит с двумя детьми от первого брака, тихим мальчиком и девочкой со светло-соломенными волосами и без ресниц. Сначала они смотрят с робостью на маленький закутанный комочек, но скоро начинают относиться к младенцу как к кукле, играть с ней, не зная и не ведая о страшной утрате, которую мы все только что понесли. Их смех и улыбки и даже плач маленькой Марианны напоминают нам всем о том, что жизнь продолжается, несмотря на постигшее нас горе. Мадам Ледиг тоже здесь, она суетится, называет Диану и малышку своими цыплятками, и вся эта суматоха помогает притупить боль.

Ходят слухи об отравлении, о Морпа, но это всего лишь слухи, никаких доказательств. Врачи обнаружили, что она умерла от воспаления желудка; по их словам, от истощения последних нескольких месяцев.

Король не приезжает. Да и приедет ли? Незаданный вопрос без ответа повисает в детской, накрывает дом желаниями и надеждами.

Надеюсь, он не приедет. Я еще не старуха, но чувствую себя развалиной. И хотя мне наплевать на свой внешний вид, все равно бы не хотелось, чтобы он видел меня такой. Но ответ на вопрос без ответа – ясен: он не приедет. Он всегда сторонился всех неприятностей, как мышь пытается увернуться от когтей кошки.

– Он не приедет. Знаю точно, он не приедет.

Я вспоминаю его в Сен-Леже после смерти Полины. Он был раздавлен ее смертью, но вскоре ему удалось похоронить эту боль глубоко внутри, и стало казаться, что Полины не было вообще.

– Он так любил Марианну, – говорит Гортензия.