Сестры - [11]
Платье с бала «Белое и Черное», состоявшегося в 1968 году. По-прежнему от Сен Лорана, который привез мне его в Нью-Йорк. Все эти черные и белые полосы сделаны из мельчайшего жемчуга. Натурального. Тип, обнимающий меня за талию — Трумэн. Человек, который ценил людей по достоинству. Единственный раз я испытала стыд в обществе Трумэна, когда он сказал мне: «Княгиня, давайте потанцуем». Его лысый череп находился на уровне моей груди, и меня не оставляло впечатление, что большой развратный мальчонка пытается повернуть у меня в пупке ключик.
Ох-ох. Первый… нет, очередной бал «Белое и Черное». Марелла, Кристиана, Брандо Брандолини, Дэвид Бофорт в бабочке, Сесиль[8] и я. Банда. Сесиль — это тот, у которого в петлице мак. Мы всегда очень хвалили его, я имею в виду, его творения, однако вы никогда не услышали бы, чтобы он сам говорил об этом. То есть, говорил об этом в подобном тоне. Он одевался изысканно, как папа и Поланд, к тому же в английском стиле и немного по-женски. Сесиль всегда носил очень широкие рукава с большими золотыми пуговицами, которые были бы заметны даже на заснеженном поле в самый разгар Пасхи. Он создавал декорации для моей пьесы, той, в которой я выступала на Бродвее. Сесиль сделал это несмотря на Трумэна, с которым как раз в том году повздорил, поэтому даже в самых сдержанных его портретах чувствовался пафос. Сесиль был очень изысканным, если вы меня понимаете. Он не любил делать фотографии на скорую руку и ненавидел отдавать приказы, даже когда речь шла о съемке моделей. Ему всегда было нужно как можно более точно и витиевато объяснить, подсказать, пригвождая вас при этом к земле, где вы замирали, словно наколотая на крючок поплавка мушка, безмолвная и трепещущая от почтения к Сесилю Битону, человеку с такими же холодными глазами, как его объектив, но намного более светлыми, голубыми от природы, огромными и уже смотрящими вперед, на следующий снимок, к которому он будет готовить вас так, как растолковывают молоденькой девушке, что ее будут лишать девственности, ничего не оставляя на волю случая.
Фанатичный служитель фотопленки, не правда ли?
Что меня поражает в этом альбоме, так это то, что в те времена все были одеты: фотографы, водители такси, артисты.
Вы можете сказать, что у нас с Джеки был один и тот же стиль?
Стиль был у меня.
В течение долгого времени мы одевались совершенно одинаково. Смотрите-ка, Восточный Хэмптон, мне, должно быть, года два-три, я в купальнике со всеми этими звездочками. На этой фотографии — одинаковые платья, которые нам сшили, чтобы ходить в пансион мисс Портер. А вот первый выход в свет; Джеки во всем своем вызывающем великолепии: шляпа, сумка, перчатки, клипсы, зонт. Юбка выше коленей. Перманентная завивка. Браслеты-змейки обвивают руку. Это стиль Дженет как раз накануне нашего Путешествия в Европу. Американцы с Пятой авеню такие наглаженные, что когда садятся, слышно, как хрустит их одежда. Я даже думаю, что эта фотография была сделана на корабле. Как раз перед отъездом.
Да, Джеки была крупнее меня.
Ей шло все, что она носила; и когда после избрания ее мужа я показала ей, как следует одеваться, если она намеревается устроить революцию в Вашингтоне, когда я начала делать для нее покупки в Париже и отправлять ей эти наряды самолетом, — это себя я одевала для такой бесподобной роли, это я стала одной из десяти самых элегантных женщин в мире.
Тем не менее ореол вокруг Джеки сиял ярче.
Этот плодовитый карлик Трумэн говорил, что я красивее и что между нами такая же разница, как между фарфором и керамикой. Тем не менее керамика прочнее фарфора, и в глазах мужчин она более привлекательна.
Что было чудесно, когда я приехала в Европу, так это то, что я была сама себе хозяйка. Я сумела освободиться от всего, что мне навязали — от стиля Дженет. Насколько в своей манере одеваться папа был европейцем, настолько Дженет оставалась американкой из Филадельфии, родины бунтарей. Одно из навязанных правил, которое я больше всего ненавидела в детстве, — это обязанность одеваться так, как решала наша мать. Она продумывала наши наряды, равно как и наше питание, образование, благотворительную деятельность и занятия спортом. Когда мы приезжали в Восточный Хэмптон, наша форма одежды менялась в зависимости от повседневных занятий. И, не взирая на погоду, солнце, дождь, недомогание лошадей, слишком сильный ветер, чтобы выходить в море, расстройство желудка у Джеки, которое лишало нас возможности есть блины, мы оставались в наших костюмах для блинов, морских прогулок, верховой езды.
Единственная игра, в которую нам было запрещено играть по причине Тяжелой Наследственности Блэк Джека — это карты. Когда он окончательно покинул дом в Восточном Хэмптоне, прямо перед переездом Владыки Хаджхая, я обнаружила в ящике для перчаток от «Паккард» новую, еще в упаковке колоду карт из «Рэкет Клаба». И как только Дженет отправляла нас в постель, я устраивалась на кровати Джеки и мы играли в кункен
