Сестры - [56]

Билли Бингэм проскользнул в напичканное техническими устройствами здание галереи из стекла и металла, избегая смотреть на нержавеющую сталь, претендующую на то, чтобы называться скульптурой, и на напыщенные, тошнотворно раскрашенные триптихи, отчаянно притворяющиеся «искусством». Он взял с подноса проходящего лакея бокал с шампанским и вздрогнул, когда тот послал ему воздушный поцелуй и шепнул: «Решайся, Брюс».

Лакей был прав. На открытие «Афронт гэлери» он прибыл совершеннейшим Брюсом Спрингстином. Разумеется, это получилось не нарочно, но сильно выцветшие джинсы с протертыми коленями, фирменные новые парусиновые ботинки, простая белая жокейская рубашка на коричнево-загорелом, мускулистом теле явно отдавали стилизацией под грубоватый, оборванный образ певца. Билли знал, что хорошо смотрится, а сюда он явился, чтобы добиться кое-чего для себя, – этим и объяснялась тяжкая необходимость взять напрокат чужой имидж.

Ивэн Кестлер увидел Билли Бингэма через набитую людьми комнату – надутые, как у Син Пенна, губы, модное бунтарство в духе Джимми Дина, ребячливый вызов всему и вся, и равнодушие Де Ниро – и каким-то чутьем понял, что непременно произойдет нечто хорошее, в высшей степени прекрасное и удивительное. Еще он заметил стройный, мощный торс, гордый подбородок, пересохшие губы и осиную талию. Он ощутил желание и страсть, отчаяние и необходимость того, что он, Ивэн Кестлер, мог почти наверняка обеспечить этому юноше. Всего этого было более чем достаточно, чтобы заставить его маленькие ножки быстро засеменить через разгоряченное море праздных людей к Билли.

Пока Ивэн Кестлер пробирался через плотную человеческую массу к своей цели, он не мог не заметить попутно, что не все тут были обломками кораблекрушения – наряду с подонками общества здесь плавали и сливки. Он мельком увидел Марциа Вейсмана, легендарного коллекционера из Беверли-Хиллз; Розамунд Фельзен, аристократку из Пасадены, ставшую настоящим гуру для «новых» художников Лос-Анджелеса; и небольшое число известных, процветающих художников, вроде Билли Эл Бенгстона, в ком нераздельно существовали мотоциклист и художник, веселого абстракциониста Ричарда Дибенкорна и усатого Боба Грэхэма, чья скульптура украшала ворота стадиона Олимпиады-84.

В основном здесь были ошивающиеся возле искусства бездельники: несколько почти богатых, но невежественных «собирателей», едва ли способных понять разницу между фотографией и настоящим художественным произведением; суетливая толпа любителей праздников и торжеств, которые самозабвенно «гуляли» на открытии галереи; матроны от искусства с болезненно-желтоватыми лицами и обвисшими грудями, никому не нужными научными степенями и иссохшими мозгами; и уж, разумеется, стайка обычных лос-анджелесских злоязыких геев, со спортивными телами и изощренными умами, в полной боевой готовности к кровопролитию. Ивэн вздрагивал от шепота узнавания, благоговейно сопровождавшего его, парируя возгласы едва знакомых людей, несостоявшихся любовниц, бывших и нынешних знаменитостей, которые вечно сопровождали его на жизненном пути.

Билли видел, как он приближается. Он видел, как почтительно расступаются ряды тех, кого явно нельзя было назвать мужчинами. Он видел блещущие приветливостью, глубоко посаженные на ухоженном лице глаза, расплывшиеся в улыбке контуры рта вокруг хорошо сохранившихся зубов – и то, что он видел, одновременно притягивало и отталкивало его. Хотя Ивэну Кестлеру и нравилось думать, будто он живет в уединении, Билли Бингэму, как и всем в этом мире, был хорошо известен его секрет.

Ивэн Кестлер повел атаку по всем фронтам.

– Привет, – начал он, протягивая руку. – Ивэн Кестлер. Что ты думаешь об искусстве?

Билли заморгал. Тот самый Ивэн Кестлер. Галерея Кестлера? Он с участившимся пульсом, молча разглядывал щеголеватую фигурку. Похоже, так оно и было.

– О каком искусстве? – спросил он.

Ивэн рассмеялся, пожалуй, чересчур громко, и его руки устремились к обнаженным рукам Билли.

– Ты прав. Это все – дерьмо. Очень умно с твоей стороны, что ты это понимаешь. Ты занимаешься этим бизнесом?

Поначалу Билли выдавливал лишь односложные ответы:

– Да.

Потом:

– Нет. Я художник… Нет, в пустыне… Я живу с Джулией Беннет… Да, она писательница… Ах нет, всего несколько месяцев.

Потом настала очередь Ивэна, и в мозгу у Билли все поплыло, когда калифорнийское шампанское соединилось с выпитым под музыку Эм-ти-ви кубинским ромом.

– Я люблю Америку, но я поклялся в рот не брать американских вин. – Как глубокомысленно, вежливо, высокопробно. – Ты, возможно, кое-что слышал о моих небольших галерейках в Нью-Йорке и здесь, в Лос-Анджелесе. – Как сдержанно, скромно, восхитительно. А потом раздались волшебные, из иного мира слова: – Я бы очень хотел посмотреть твои работы. Я прямо-таки нутром чувствую, что они того стоят.

Еще немного шампанского. И виски с содовой. Ты пробовал «Белл»? Если нет, то «Тичер» тебе понравится. Только не нужно льда. Да, правильно, я и попросил безо льда.

Ты знаешь маленькую щучку, что запустила это заведение? Деньги у него наследственные. От производства пакетов для молока, по-моему. Ощутил себя победителем лотереи, обогатившись на спекуляциях нефтью Аляски. Пойдем, познакомлю тебя с ним. Обхохочешься.