Сестры - [47]

– Если ты дернешь в Лос-Анджелес, я поеду с тобой, – настойчиво прошептал Билли.

– Нет! – Джейн резко покачала головой, подтверждая свое решение. – Билли, ты не можешь. Я думаю, что… нет, я не могу. Она же моя сестра. И, как бы там ни было, что будет с твоим творчеством? Все твои работы и возможность рисовать – здесь, в Лос-Анджелесе у тебя ничего нет. А здесь есть все.

– Здесь у меня не будет тебя. – Большие карие глаза Билли затуманились от возникшего перед его глазами видения, словно облитого лунным светом. Ему казалось, что он даже может попробовать его на вкус.

– Билли, это была ошибка. Нам не стоило… Это было безумие. И ты это знаешь.

– Нет, Джейн. Не говори так. Я ведь люблю тебя. На самом деле люблю. И ты знаешь об этом. Все было так прекрасно. Так дьявольски прекрасно… – Он шептал эти слова одной ей, но гости вокруг насторожились и стали прислушиваться.

– Это было сумасшествием, Билли. – Голос Джейн звучал твердо. – И я люблю тебя. Правда, люблю. Но зачем еще больше это осложнять? Пожалуйста. Не надо ничего портить.

– Да я, черт побери, ничего и не порчу. Боже, Джейн, я же люблю тебя! – в отчаянии почти выкрикнул Билли.

– Билли, Джейн, можно нам узнать, о чем вы шепчетесь? Это, кажется, интересно. Мы просто чувствуем себя выбитыми из колеи.

Джейн вскинулась, как от разрыва гранаты, при этих словах Джули.

– Я говорила Билли, что скоро собираюсь отправиться в Лос-Анджелес, вот и все, – выпалила она. В подобных ситуациях, когда приходилось отвечать, почти не задумываясь, она знала, что лучше как можно ближе держаться правды.

– Ах, дорогая моя, как это печально. Бедняжка Билли, он теряет тебя, это ужасно. Так ведь, милый? Всем нам придется расстаться с тобой, но особенно будет скучать Билли. Он любит поговорить с кем-нибудь из сверстников. Он так горюет, вечно общаясь со взрослыми.

– Общаясь с тобой. – Сверкнув глазами, Билли уставился в стол, а гости навострили уши, предвкушая разворачивающуюся за обедом драму.

– Билли сам из Лос-Анджелеса, – продолжала Джули. – Но ты, Джейн, уже, должно быть, знаешь об этом. Я уверена, что он выложил тебе все про себя. Я, знаешь ли, всегда говорю, что Лос-Анджелес напоминает быстрорастворимые блюда – сплошь орешки, кукурузные хлопья и фрукты. Поразмышляй над этим, потому что Билли тоже немного похож на такое блюдо. Отличная пища. Держит меня в форме. – Она недобро рассмеялась.

Некоторые за столом подхватили эту тему. Критика Лос-Анджелеса была привычна в пустыне, где деньги сколачивались на год-два раньше, где люди казались на несколько лет старше, чем в городе, и где «индустрией» был исключительно кинобизнес.

– Вот и славно, Джули. В этом случае Билли заслуживает медали. Непохоже, чтобы тебя хоть что-нибудь могло удержать в форме, – не задумываясь, парировала Джейн. Джули смерила ее ледяным взглядом.

– Как мило с твоей стороны, что ты это заметила. Ты так любезна. А скажи мне, дорогая, Билли уже показал тебе свои картины? Обычно приходится осмотреть все, что может продемонстрировать Билли, прежде чем он позволит взглянуть на свои шедевры. Но тебе нужно настоять, они того стоят. Презабавные вещицы, смешнее, чем Вупи Голдберг в свои лучшие дни. Ничего не имеют общего с действительностью, могу обещать. Живот надорвешь со смеху. Предварительно посети одно место, послушайся моего совета.

Появление главного блюда притупило остроту момента. Это было истинное произведение искусства – нежные розовые кусочки английского ягненка в соусе из портвейна, уложенные как лепестки цветка вокруг зеленой клумбы – суфле из спаржи. К великой радости Даниэля Гэлвина принесли еще белого бургундского, на этот раз необычайно долгой выдержки «Лафит Ротшильд» 61-го года. Это произвело на него впечатление – такие бутылки шли в Нью-Йорке по четыреста долларов.

Билли Бингэм вскочил, глаза его метали молнии. Он швырнул на стол салфетку и выбежал из столовой.

– О Господи. Наверное, я как-то не так выразилась. Ах эта молодежь! Она такая чувствительная, правда? Джейн, ты не думаешь, что тебе следует догнать его и извиниться за меня? Нам не нужны слезы и истерики, иначе мне придется перевернуть игрушечный буфет, чтобы все стало на свои места.

Джули мурлыкала, как чеширский кот. Сытые хитрые глазки – наелась и рыбки и сливок, и мышка попалась: сейчас она выглядела так, будто все они – ее добыча.

– Почему ты так несчастна, Джули? – Голос Джейн, тихий и проникновенный, шел прямо к сердцу.

Весь стол наблюдал и ждал, пока вино разольют по хрустальным бокалам, фарфоровые лиможские тарелки приземлятся там, где им положено, а минеральная вода зажурчит в высоких стаканах.

Улыбка сбежала с лица Джули. Вместо ответа был задан вопрос. Причину опередило следствие.

Бетти Форд, с унылым видом потягивавшая из бокала перье, вставила:

– О, а я и не думала, что Джули хоть капельку несчастна.

И это не было простой вежливостью по отношению к уважаемой хозяйке, попавшей под огонь. У Джули Беннет в пустыне была репутация человека с прекрасным чувством юмора, хотя и черного. К тому же обитатели пустыни всегда теснее сдвигали ряды против человека со стороны, а здесь еще этот человек был так похож на актрису, и, что хуже, на