Я, привыкшая к чистому горному воздуху и яркому солнечному свету, тяжело переносила свое заточение. Но все-таки я была еще слишком мала. Постепенно я стала считать, что по-прежнему играю в привычные игры, только в них почему-то изменились правила.
Сколько времени так прошло — не знаю. Теперь я думаю, что оставалась в этой комнате с конца лета до начала зимы, — не такой уж большой срок, если только не сравнивать его с тремя годами, которые я к тому времени прожила на свете.
Однажды ночью мне не спалось. Смутные видения: ускользающие лица родителей, очертания гор, залитая солнцем дорога — мелькали перед моими глазами, но я уже не верила в их реальность. Тоска по дому почти оставила меня, превратившись в неосознанную мечту, сохраненную где-то на самом дне сердца. Внезапно из маленького окошка под потолком полился удивительный голубоватый свет. Он наполнял собой всю комнату, так что я впервые разглядела собственную постель и ту одежду, что была на мне. Дверь отворилась, и на пороге появилась женщина, похожая на древнюю королеву из маминых сказок. Я не знала, была ли это одна из тех, что принесли меня сюда, — их лиц я не помнила. Женщина улыбнулась ласковой, но холодной улыбкой, приложила палец к губам и поманила меня к себе. Путаясь в длинной рубашке, я подошла к порогу. Незнакомка взяла меня за руку, и впервые за долгое время я покинула свою комнату.
Женщина вывела меня на балкон, и я ахнула от изумления: мы находились на самом верху прекрасного здания из удивительного камня, словно горящего изнутри таким же голубоватым светом, как тот, что проник в мою комнату и залил сейчас все вокруг. Мы стояли на башне, ее опоясывали балконы с резными оградами — одна ниже другой, и так до самого двора, огороженного высокой глухой стеной. На каждой такой площадке было много женщин, среди них я заметила детей — девочек разного возраста, и все они были одеты в тонкие голубые туники. Распущенные длинные волосы — черные, как вороново крыло, каштановые, как у меня, белокурые, золотые, огненно-рыжие, кудрявые или гладкие, были увенчаны коронами из хрусталя, в котором отражался голубой свет. Все радостно воздевали руки к небу, словно купаясь в звездных лучах, и подставляли голубому сиянию счастливые лица, и все без исключения лица эти мне показались прекрасными. Тогда моя спутница показала на небе Келлион и объяснила, что я — сестра звезды.
— Келлион — далекая звезда, — сказала она. — Мы с тобой находимся в храме, посвященном служению ей. Служить Келлион значит служить любви и красоте, и для этого в мире рождаются сестры звезды. Они могут появиться на свет где угодно, в далеких краях, ничего не зная о своем предназначении, но кто-то из старших сестер обязательно найдет их и приведет в храм. Сестру звезды легко узнать: у нее глаза одного цвета с Келлион. Однако попасть в храм она должна не позже, чем ей исполнится три года, иначе затянувшаяся жизнь на земле навсегда уничтожит память о ее звездном происхождении. Мы — сестры Келлион, и ты — одна из нас.
Я мало что поняла из ее объяснения, но после этой ночи моя жизнь изменилась. Меня поселили в комнате, где жили другие девочки — такие же маленькие, как я. Раньше я почти не видела других детей, а потому сначала напугалась и забилась в уголок, но старшие сестры, опытные воспитательницы, быстро приучили нас друг к другу. С тех пор моя жизнь в храме — а длилась она десять лет — проходила в постоянном обществе подруг. Мы не испытывали друг к другу горячей привязанности, ибо старшие сестры не поощряли в нас сильные чувства, но с малого возраста мы привыкли уважать святость особых отношений, связывающих нас.
Старшие сестры позаботились и о том, чтобы мы не скучали о доме и воспринимали жизнь в храме Келлион как единственную данную нам жизнь. Сначала я была удивлена, что все называют меня просто «сестрой», хотя я все время повторяла: «Меня зовут Шайса!» Однажды старшая сестра посадила меня на колени и объяснила, что это имя чужое, и я должна его забыть. Люди, которых я считала своими родителями, были слишком просты и необразованны, чтобы понять, что я не их дочь. Большинство девочек попадает в храм, будучи еще младше, чем я, поэтому мне сложнее, чем другим, но я не должна бередить их младенческую память разговорами об их прошлом.
В самом деле, никто из тех, с кем я делила комнату, ни разу не заговаривал о родном доме, никто не плакал в подушку, никто не пытался ослушаться требований старших сестер. Поэтому и я быстро привыкла к своей новой жизни. Вскоре я искренне стала считать себя избранной, счастливицей.
Каждое утро, исполненные сознания собственной важности, облаченные в красивые голубые одежды, мы гуськом отправлялись на уроки. Учение не всегда давалось нам легко: наши неумелые пальцы были исколоты иголками, пока мы вышивали шелком, а после игры на лютне оставались болезненные мозоли. Пачкаясь с головы до ног мелками и красками, мы рисовали портреты друг друга и старших сестер. Но старшие сестры были заботливы и часто хвалили нас за успехи. Если мы сами сочиняли мелодию или песню, наши наставницы говорили, что Келлион радуется, когда мы творим красоту.