Сестра сна - [51]

Элиас молча опустился на него, сложил на груди руки и спокойно произнес:

— Друг мой. Я не выдал тебя, когда ты поджег деревню. А теперь поклянись, что не выдашь меня. Поклянись, что все, что сейчас и потом произойдет, будет навеки похоронено в твоем сердце до Страшного Суда!

Петер смотрел на него усталым, но встревоженным взглядом. И все-таки поднял два пальца в знак клятвенного обещания. Элиас велел ему идти домой и хорошенько отоспаться. А потом Петер должен сказать деревенским, что его, Элиаса, оставили в Фельдберге и вернуться домой в скором времени он не сможет. Вечером Петеру снова надо прийти сюда с пеньковыми веревками и запасом еды на неделю. Никто, сурово предупредил Элиас, не должен знать о его возвращении.

— А если про тебя спросит Эльзбет? — вкрадчиво проговорил Петер.

Элиас не ответил и посмотрел на Петера такими пустыми глазами, что у того мурашки забегали по телу.

Петер ушел и все сделал так, как велел Элиас.

Приди, о смерть! Ты сну сестра родная

Петер уже лег спать, когда вверх по лестнице загрохотали деревянные башмаки Лукаса Альдера. В отсутствие Петера именно Лукас ходил за скотиной, доил ее на хуторе и снова гнал на выпас. Петер поднялся с тюфяка, вышел к Лукасу и рассказал ему о том, что произошло в Фельдберге. Не забыл он и несколько раз повторить, что профессора решили на время оставить Элиаса при себе для изучения его редкостного природного гения. Лукас тупо молчал и задал лишь один вопрос: не пойти ли подоить корову, а то Петер, видать, притомился? Но Петер вытащил из кармана пять геллеров, протянул их своей искалеченной рукой Лукасу и велел ему идти домой. В полдень он пошел на хутор к Зеффихе и наврал ей все то же, что и Лукасу. Дорогу на хутор случайно пересекла Сорока, и теперь Петер мог быть уверен, что причина отсутствия Элиаса будет скоро известна всему Эшбергу. Сорока и впрямь вскоре повернула вспять и прямиком почесала к школе, где самовольно распустила по домам собравшихся в ожидании учителя детей.

Уснуть Петеру больше не удалось, хотя после полудня он снова прилег. Жара была смертная, и он пошел запасаться веревками и съестным. Ближе к вечеру он снова прилег, на сей раз в прохладе погреба. Сон был очень беспокойным, Петер то и дело ворочался. Его мучили кошмары.

Когда солнце опустилось за горы, в Рейнскую долину, он закинул за плечи мешок и кружным путем направился туда, где расстался с другом, еще не подозревая, что может стать свидетелем бесконечно долгого и мучительного самоубийства.

Элиас сидел на том самом месте, где все началось и все должно было кончиться. Он обрезал свои длинные волосы — неподалеку лежала острая пластина сланца. Во рту у Элиаса была зажата прядь волос, и Петер не мог понять, что друг хотел этим сказать. Элиас уперся взглядом в быструю воду Эммера. Он вовсе не ложился спать, ни на минуту не смыкал глаз. Петер подошел к нему, поцеловал в лоб и обхватил руками горячую голову. Он понял, что Элиас сошел сума.

— Элиас, — прошептал Петер, — зачем ты делаешь себе так больно? Ты стал знаменитым человеком, — И, хитро улыбнувшись, добавил, что видел в соборе дюжину красивых баб, которые влюбленно пялились на органиста. Петер хотел заронить в него зерно надежды. Но мысль о том, что у Элиаса может быть женщина и тогда он покинет Петера, была невыносима, и Петер оставил эту мысль.

Элиас вынул изо рта прядь.

— Ты хорошо выспался? — спросил он, глядя на друга своими пустыми глазами.

— Не спалось мне. Дурной сон снился, — сказал Петер и выпустил из ладоней голову Элиаса.

— Пока не стемнело, пойдем собирать дурман, мухоморы и красавку! — сказал Элиас. — Все это мне понадобится, если стану уставать.

Петер знал о дурманном действии этих растений, но все еще не понимал, что замышляет Элиас.

— Ты что? Собираешься сидеть здесь до Судного Дня? — через силу пошутил Петер, и Элиас всерьез подтвердил это.

— Тебе спать надо! — рассердился Петер. — У тебя голова горит. Одумайся, и пошли домой!

При этих словах Элиас привстал на камке, выпрямился и прыгнул вдруг в холодную воду горного ручья. Он скрылся с головой, вынырнул, окунулся еще раз и начал размашисто плескаться и крутить головой.

— Как хороша холодная водичка! — крикнул он Петеру. — Окунешься — и сонливости как не бывало!

Когда он вышел на берег, Петер заметит, что слаженные движения даются ему с трудом. Но это не удивило Петера, ведь друг его не спал день, ночь и еще один день. Могло бы быть куда хуже.

После того как Элиас подкрепился хлебом, засохшей кашей и сырыми яйцами, он потянул Петера в лес искать снадобья. При этом их чуть было не увидели: один из Лампартеров насиловал свою сестру, но крики о помощи, издаваемые женщиной, послужили своевременным предупреждением. По наступлении ночи друзья уже вернулись к камню, они набрали всего, что было нужно Элиасу. По дороге Элиас открыл Петеру мысли, которые теперь владели им, — уродливо-смешное порождение помутившегося разума.

Припоминает ли Петер, спрашивал Элиас, того рыжего парня, лицедействующего проповедника? Конечно, помнит, ответил Петер. А не помнит ли он слова, после которых рыжий упал без чувств? Петер молчал. Тут Элиас пришел в возбуждение, шаг его сбился.