Двести лет тому назад некий князь записал свое имя на скрижали истории способом, весьма необычным даже по меркам того времени. Кто-то блистал на полях сражений, кто-то возводил храмы и монументы либо издавал мудрые законы, наш же князь посвятил всю свою жизнь строительству призрачных городов.
Все началось с Маргаретенбурга. Драгоценнейший плод юношеских его трудов, крик разбитого горем сердца, этот город был создан и назван в честь женщины, с которой он был обручен, пока их не разлучила оспа. Идея грандиозного мемориала возникла у князя еще тогда, когда невеста его лежала на смертном ложе; через шесть месяцев после ее кончины идея превратилась в проект. Топографический план будущего города отличался высочайшим геометрическим совершенством (реакция князя на бессмысленную жестокость судьбы), а работы архитекторов, победивших на объявленном конкурсе, поражали красотой и великолепием. Каждая улица и каждое здание, каждый парк и фонтан увековечивали в своих названиях память безвременно угасшей девушки.
Для более детальной проработки задуманного города князь заказал дополнительный комплект чертежей, которые должны были показывать отдельные районы и участки в более крупном масштабе, а также гравюры с изображением всех намеченных к постройке зданий. Чтобы нарисовать город в целом, как он будет виден с окрестных холмов (нанесение их на карту было препоручено особой секции Картографического отдела), со всех концов Европы были собраны лучшие художники-пейзажисты. К концу этой, второй стадии (каковая заняла около восемнадцати месяцев) князь почувствовал, что теперь он знаком с Маргаретенбургом значительно лучше, он мог уже мысленно бродить по его улицам и площадям, а затем обсуждать свои прогулки с придворными. Но все равно многое оставалось неясным, князь же не мог и помыслить о материальном воплощении своего грандиозного проекта, пока его омрачает тень хоть малейшей неопределенности. Как, к примеру, будут пахнуть сады? (Был организован садово-парковый комитет.) Какое влияние окажет дым от домовых печей на воздух в королевском дворце? (Была собрана команда выдающихся ученых.)
Этот период проработок и консультаций затянулся еще на три года. Память об утраченной Маргарите все так же сжимала сердце князя, и его решимость продолжать создание мемориального города ничуть не уменьшилась, однако расходы на проектирование настолько опустошили княжескую казну, что появлялись сомнения, хватит ли оставшихся в ней денег на начало реального строительства.
А неопределенности все равно оставались, и в ужасающих количествах. Был составлен подробный, с планами и чертежами, каталог всех улиц, имелись изображения внешнего и внутреннего вида всех главнейших зданий, однако представления об их обстановке оставались более чем туманными. Все дороги были поименованы и аккуратно обсажены деревьями и кустами — но куда и как будут убираться опадающие осенью листья? А когда зарядят дожди — можно ли быть до конца уверенным в эффективности дренажной системы? Несмотря на огромность проделанной работы, город все еще оставался смутным, неясным; желаемой уверенности, что он войдет в мир точно по плану, так и не возникло.
Князь долго над этим размышлял и принял в конце концов решение. Маргаретенбург останется мечтой, концептуальным городом, состоящим не из улиц и домов, но из чертежей и рисунков. Это будет город идей, мемориал более долговечный, чем любые нагромождения камня, ибо одни лишь идеи могут надеяться на бессмертие. Всю совокупность изображений и описаний великого города поместили в мавзолей Маргариты, после чего князь объявил о снятии траура.
Так он завершил свою первую работу. После трагического события, давшего ему начальный импульс, прошло уже почти пять лет; закрывая эту главу своей жизни, князь ощущал если не удовлетворение, то хотя бы облегчение — с его плеч спало тяжелое бремя долгой скорби. В будущем, озираясь назад, он увидит в некоторых аспектах Маргаретенбурга явственные признаки юношеской порывистости, даже незрелости. Смешение стилей порождало разноголосицу, диссонансы (наложение, к примеру, вычурной лепнины на строгие классические линии Лишицкого дворца). А строго радиальная планировка была, конечно же, пустоватой причудой и как таковая никогда им более не повторялась. Но при всем при том в первом творении князя уже угадывались черты неукротимой, бьющей через край оригинальности, которую принято называть гением. И если порывы его вдохновения все еще были несколько судорожными, нерегулярными, это следует отнести на счет недостатка практики и мастерства, единственный путь к которому — долгая цепь проб и ошибок. Все это придет позднее.
Князь вернулся к государственным делам. Он женился и стал отцом троих детей; постепенно складывалось впечатление, что эпизод с Маргаретенбургом был всего лишь одним из безумств молодости. Однако на этой, средней стадии его жизненного пути возникли еще три концептуальных города.
На его счету уже был город-мемориал; следующим стал город-каприз. Вскоре после рождения второго своего ребенка князь начал ощущать меланхолию и неудовлетворенность жизнью; это проявилось в том, что он утратил интерес к жене и увлекся одной из придворных дам. В его мечтах вставал город, где он мог бы полностью и без помех предаться своим страстям. Князь снова собрал команду архитекторов и картографов и лично возглавил проектирование Герцхена. На этот раз дело продвигалось значительно быстрее — был задуман город, имевший в своей основе не добропорядочность трудолюбивых жителей (как то было в случае Маргаретенбурга), но безоглядную погоню за удовольствиями. В центре города располагался огромный парк, устроенный по образу карты мира. Его отдельные участки были материками наслаждений — Америка, где редкостные экзотические птицы чаровали слух восхитительным пением, Азия, где в сказочной стеклянной пагоде подавали утонченнейшие восточные сласти, Африка, где располагался великолепный зверинец, и Европа, где просторы правильных, четко разбитых лужаек непрерывно оглашались сладкими звуками музыки, исполняемой множеством оркестров. Прочие части города, окружавшие сей вертоград гедонизма, представляли собой заурядную зону отдыха; на карте желтые улицы и здания, располагавшиеся вокруг обширного зеленого центра, напоминали неких паразитов, присосавшихся к огромному летаргическому животному.
