Сестра моя - смерть - [4]

Но память не отозвалась, тогда он осторожно приоткрыл один глаз. И ничего не увидел: перед глазами стояла белая пелена. Тогда он открыл оба глаза как можно шире и заметил, что над ним наклонилась довольно хорошенькая сестричка в кокетливом белом халатике.

— П-привет! — еле разлепляя губы, произнес он.

— Ух ты, какой шустрый! — Сестричка засмеялась. — Не успел глаза открыть, и сразу:

«Привет».

Алексей хотел поднять голову, но что-то мешало. И тело опоясывал жесткий панцирь.

— Тише, тише! — испугалась девушка. — Юрий Михалыч!

Подошел врач.

— Как зовут? — осведомился он, заглядывая в медкарту.

— Леша… Алексей Бодров… Константинович.

— Верно! — улыбнулся врач. — В паспорте так и сказано. Имя ты свое не забыл. Покажи, какая правая рука, какая левая, — и удовлетворенно хмыкнул, когда Алексей показал.

Потом он поводил у него перед глазами указательным пальцем и похлопал по плечу:

— Не горюй, мужик, жить будешь!

— Ч-что со мной?

— Пустяки, три ребра сломаны, синяки-ссадины да сотрясение мозга. Вот позвоночник ушиблен.., но, даст Бог, и это преодолеем.

Врач отошел к стонавшему соседу, а к койке Алексея подошла другая сестра, постарше, и стала устанавливать капельницу.

— Какое сегодня число? — Он уже произносил слова довольно сносно.

— Тише ты, не мешай.

— Ну какое число, — ныл он.

— Отстань ты, ну двадцать первое.

«Двадцать первое марта, — подумал он, — это значит, что я здесь три дня».

Потом уже хорошенькая сестричка Наденька рассказала ему, что нашли его при выходе из подвала на лестнице, всего избитого. Он был без сознания.

— Как же вы попали в ту парадную?

— Не помню. — Он отвернулся к стене.

Надя внимательно приглядывалась к нему.

На бомжа этот мужчина не был похож. И тетя Дуся из гардероба, куда сдавали одежду больных, сказала, что одет Бодров, конечно, так себе, но чисто.

— Хочешь, я к тебе домой позвоню? Волнуется жена-то небось, тебя три дня как нету.

— Я телефон забыл, — резко ответил Алексей.

— Да, при сотрясении мозга это бывает.

Но ты не волнуйся, я номер выясню.

— Не надо! — вскричал он и добавил, успокаиваясь:

— Не надо звонить, очень тебя прошу. Не волнуется жена за меня совсем. Мы с ней разошлись.

— Ну что ж, всякое бывает. Ты, значит, так от нее и ушел с одним паспортом в кармане?

— Выходит, таю Он провалялся в больнице целый месяц.

Ребра зажили быстро, сотрясение мозга прошло, как полагается, за двадцать дней, но врачей беспокоил ушиб позвоночника. Алексея просвечивали, возили на консультацию к профессору, но все же разрешили вставать. К нему никто не приходил, так что он здорово отощал на больничном питании. Побаливала спина, кружилась голова, а в остальном здоровье восстанавливалось. Он часто лежал молча, отвернувшись к стене, и раздумывал о своем дальнейшем житье. Жить было негде, и денег — кот наплакал. Что ж, у него остался последний выход — тетя Клава. Произнеся это имя вслух, он усмехнулся. У тети Клавы был дом в деревне Лисино Лужского района. Тетя Клава в деревне не жила, и он спокойно мог воспользоваться домом на время. Ему надо продержаться несколько месяцев. Самое большее до осени, а там.., будем надеяться, что все изменится.

Он сам настоял на выписке, хотя чувствовал себя неважно: с их больничными сквозняками устроили ему, кажется, воспаление легких. Когда ему выдали одежду и по описи документы, часы и бумажник, он с изумлением обнаружил, что бумажник пуст. А ведь там были деньги, много ли, мало, но это его последние. Он внимательно посмотрел на кладовщицу тетю Дуню. Она быстро сновала по кладовой и торопила его, отводя глаза.

— Тетя Дуня, а где же деньги? — громко удивился он.

— Какие деньги? — Голос ее по тембру визга напоминал только что опоросившуюся свинью.

— Шестьсот рублей было в бумажнике.

— Откуда я знаю, где твои деньги? Может, бомжи вытащили, пока ты в подвале валялся?

— Врешь, старая. Если бы бомжи вытащили, то уж и часы, и документы. Да и одежду бы сняли. А если бы ваши в «скорой», то документы и одежду оставили бы, а часы бы уж точно поперли. У меня часы хорошие, двести долларов раньше стоили. Так что деньги ты слямзила, я точно знаю. А часы побоялась. Потому что тебе вещи мои санитар по описи сдавал.

Тетя Дуня молча глядела на него, раздумывая, заорать или кончить дело миром. Прикинув физические возможности свои и Алексея, она решила было заорать, но взглянула ему в глаза и передумала.

— Вот что, бабка, — вздохнул Алексей. — Давай так сделаем. Бери мои часы за триста рублей — и мы в расчете. Я к завотделением обращаться не буду, уйду по-тихому. Ну?

Баба Дуня переводила взгляд с часов на Алексея. Часы действительно были стоящие.

И у зятя скоро будут именины — как раз хороший подарок… , — Сто пятьдесят! — сказала тетя Дуня строго.

— Двести — и ни рубля меньше! — твердо ответил Алексей. — А иначе иду к завотделением.

— Ладно уж, — вздохнула баба Дуня. — Из уважения к больному человеку.

Она удалилась в глубь кладовки и вынесла Алексею две смятые сотенные бумажки.

Он вышел на улицу. Было тепло, а на нем зимняя куртка. В бумажнике лежали двести рублей, и неизвестно, сколько времени ему предстоит жить на эти деньги.

Ольга Шувалова проснулась, как всегда, поздно и, как всегда, в отвратительном настроении. Накануне она снова вдрызг разругалась с мужем. Никита по обыкновению читал ей мораль: объяснял, как должна вести себя жена политика, потом оставил инструкции Аскольду и отбыл в Москву. А Ольга в знак протеста много пила вечером одна, хотя обычно старалась этого не делать, но уж очень достал ее Никита. В результате она с трудом нашла в своей огромной квартире собственную спальню и даже, кажется, ходила перед Аскольдом почти голая — пусть Никитин цепной пес помучается… Хотя, если честно, то видно, что его Ольгины прелести абсолютно не волнуют.