Сестра милосердия - [10]

— Николай Владимирович!

— И-раз! — Калинин выпрямился, шумно выдохнул и улыбнулся, открыв ряд крепких, но неровных зубов. — Слушаю вас, Элеонора Сергеевна.

— Прекратите, пожалуйста! — Элеонора невольно улыбнулась ему, заметив, как напряглись колени молодого доктора в предвкушении приседаний. — В операционной не полагается заниматься спортом.

— Да я только согреться! — смех Калинина звучал неподобающе громко, но ей вдруг тоже стало весело.

— И все же, — она старалась говорить строго, — не полагается.

Калинин заметил, что «микробы, чай, не разлетятся», но приседать перестал.

Это был доктор из так называемых «кухаркиных детей». Благодаря усердию и природным способностям он получил образование, но манеры его оставались далеки от совершенства.

Калинин заглянул ей в глаза:

— Элеонора Сергеевна, а вы будете?

— Если вы спрашиваете, буду ли я на вашей операции, то нет. Не волнуйтесь, я назначу вам опытную сестру.

— Но это моя первая аппендэктомия!

— Я знаю и уверена, что вы справитесь блестяще.

— Пожалуйста!

Хлопнула дверь, и в коридоре появился Знаменский с планом операций на следующую неделю.

— Послушайте, Калинин! Будьте хоть немного аккуратнее! А то не поймешь, то ли доктор рецепт написал, то ли электрокардиограмма снята!

— Кардиограмма — что вы, откуда! — Калинин широко ухмыльнулся. Он обладал поразительной способностью отводить упреки, даже справедливые. — Роскошь по нынешним временам. Потом, сейчас свобода слова, а у меня — свобода букв!

— Я могу пойти еще дальше и объявить в госпитале свободу от вас, — сказал Знаменский сурово, пряча улыбку. — Что, доктор, уговариваете Элеонору Сергеевну встать с вами на аппендэктомию?

Это обращение вдруг неприятно царапнуло. Всех врачей Знаменский называл по имени и отчеству, а бедного Николая Владимировича — доктор Калинин или просто доктор, невольно подчеркивая разницу в, как теперь говорят, «социальном происхождении». Это вдруг показалось Элеоноре несправедливым. Калинин очень умный и способный врач, а чтобы овладеть профессией, ему пришлось преодолеть неизмеримо больше трудностей, чем детям из благородных семейств. А маститые доктора обращаются с ним свысока, и, если бы не революция, никогда бы Калинину не подняться выше земского врача!

— Хорошо, я помогу вам, Николай Владимирович, — неожиданно для самой себя сказала она, — только если вы не будете тянуть. Я сегодня не могу задерживаться.

— Надеюсь, мой дорогой, вы оцените эту честь, — буркнул Знаменский, — спасибо, Элеонора Сергеевна, теперь я спокоен за больного, а то без пригляда доктор Калинин такое натворит, что господи помилуй.

Элеонора засмеялась:

— Николай Владимирович опытный хирург! Я уж так, на счастье.

— Да, всем известно, что у вас необыкновенно легкая рука. Боюсь показаться старым брюзгой, но вижу тут проявление не высших сил, а высшей квалификации. Что ж вы стоите, доктор? Скорее подавайте больного, пока Элеонора Сергеевна не передумала!

Калинин умчался, а Элеонора пошла в операционный зал проверить, все ли готово. Что ж, все на месте, только очень холодно. Сейчас бы поприседать по методу Калинина! Но нельзя… Она знала, что с началом операции забудет о холоде, полностью сосредоточится на пациенте. На фронте в такие минуты она даже не слышала разрывов снарядов…

Хуже всего пациенту, хоть и говорят, что охлаждение во время операции полезно. Но человека и так знобит от волнения, а тут еще и мороз в операционной! И Элеонора решилась на святотатство — использовать одеяла. Не шерстяные, разумеется, байковые, и перед каждым использованием прожаренные раскаленным утюгом, но все равно это вопиющее нарушение санитарного режима.

— Элеонора Сергеевна, — Знаменский вошел в операционную вслед за ней, — что случилось?

— Ничего.

— Правда? Но сегодня ваши глаза так сияют! Меня так и тянет выглянуть в окно и проверить, действительно ли там все как так, как обычно.

— Все так…

— Разве? Вы уж простите старого дурака за прямоту… Я всегда считал вас удивительной девушкой, но сегодня вы светитесь прямо-таки неземным светом.

Она тихо улыбнулась, опустив взгляд. «Нет, ничего не случилось».

Просто завтра она придет на службу и тихо, буднично объявит, что вышла замуж. И Знаменский будет подтрунивать: «Ах, вот оно в чем дело!» А доктор Калинин отпустит какую-нибудь грубоватую шутку и первый захохочет своим плебейским смехом, от которого у всех почему-то улучшается настроение.

И сестры порадуются за новобрачную, даже те, кто ее недолюбливает. Ведь жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Знаменский вот удивился, что она радуется жизни, когда все так плохо. Да, наступили страшные времена. Жестокое время, когда ты в одночасье можешь лишиться всего, что у тебя есть, а то и самой жизни. Но есть одно, что никто отобрать не может, — это любовь. Этот бесценный дар остается с тобой навсегда, и он важнее всего остального, даже самой смерти.

Элеонора посмотрела в окно. В по-весеннему бледном небе висело огромное белое облако. Оно было похоже на великана, готовящегося поглотить город. Дул небольшой ветер, облако двигалось быстро и как-то деловито.

И на Элеонору вдруг снизошло удивительное ощущение счастья. Пронзительная минута, когда она поняла: все, что происходит вокруг, — это нужно и правильно; и горе, и разлука, и смерть — это тоже счастье. А жизнь — краткий миг, когда ты видишь, часть чего ты есть…