Сестра Харуна-ар-Рашида - [33]

Опустившись на ложе, аль-Амин жестом указал Ибн аль-Хади на место рядом с собой, а затем проговорил, обращаясь ко второму гостю:

— Любезный Фадль, на тебе все еще неподходящий наряд. Сейчас тебе принесут «костюм опьянения».

Он подал знак слугам.

Через минуту фаворит престолонаследника был облачен в свободную джалябию, обработанную диким шафраном и имевшую красивый желтоватый оттенок. Низко кланяясь, прислуживавший негритенок протянул ему венок из живых цветов.

Аль-Амин хлопнул в ладоши.

— Зови певиц! — приказал он явившемуся на зов кайиму чернокожих евнухов. — Есть у нас новые наложницы?

— Мой повелитель и властелин, для меджлиса веселья подобраны лучшие в Багдаде певицы. У самого эмира правоверных таких не найти.

— Ну ладно. Пригласи рабынь с опахалами, и пусть нас развлекают певицы, пока не прибудут те, кого я жду с нетерпением.

Кайим склонился до земли и, пятясь, исчез в дверях.

На террасу грациозно и стремительно, как чудом вырвавшаяся из западни газель, выбежала наложница. На ней была рубашка из полупрозрачной александрийской ткани, под которой скорей угадывалось, чем просматривалось розовое, безупречного сложения тело. Голова была повязана плотным шелковым платком. На нем золотыми нитями были вышиты стихи:

Отчего же тебя поразить я не смог,

Много выпустив стрел, тетивою звеня?

Ты же с первого раза, мой меткий стрелок,

Прямо в цель угодив, поразила меня.

На висках у наложницы черными колечками лежали завитушки волос, брови изогнуты топкими дугами, носик будто перламутровая тростинка, рот ярко-красный, как свежая рана, кожа на груди цвета жемчуга. В правой руке наложница держала опахало из длинных страусовых перьев, у основания переплетенных шелком; на ручке из слоновой кости было выгравировано два четверостишия: [14]

Тому, кто завладеет мной,

Дарую ласки и приветы,

Тому прохладу шлю я летом.

Когда палит полдневный зной.

Я дождь и нежная роса,

Я утешенье аль-Амина.

Нет в мире краше властелина,

Кому цветет моя краса.

Сувары на запястьях наложницы легонько постукивали друг о друга, кончики пальцев были выкрашены хной, ослепительной белизной сверкали зубы, грудь украшал широкий золотой полумесяц, покрытый замысловатой арабской вязью, в которую были вкраплены бриллианты.

Я сбежала к вам от моих подруг,

Нежных гурий райского сада,

И всем, кто меня здесь увидит вдруг,

Я дарю привет и отраду.

Ибн аль-Хади и Фадль, хотя были поражены красотой наложницы, не подавали и виду, смотрели на нее с почтением, ибо знали — аль-Амин время от времени дарит свое внимание рабыне, которая постоянно прислуживает ему с опахалом. Покачиваясь на кончиках пальцев, наложница приблизилась, Фадль подвинулся, освобождая место, но рабыня опустилась на скамеечку у ног повелителя; опахало начало совершать плавные движения вверх и вниз. В левой руке у рабыни появился платочек, которым она готова была вытереть лоб своего господина, как только на нем покажутся капельки пота.

На террасу вышла стройная гречанка, одетая в рубашку цвета только что распустившейся алой розы. Шею ее украшало дорогое ожерелье и золотой крест. Волосы были заплетены в толстые косы, которые падали на спину, как гроздья созревшего винограда. На голове сияла диадема со стихами Абу Нуваса:

Что наделала ты, мой меткий стрелок?

Я утратил навеки сердце и разум,

Сам хожу не свой, а тебе невдомек,

Что ты разум пронзила стрелою разом.

Ты навылет мне ранила тело, зажгла

Мою душу, что, жаром любовным пылая,

Ноет, стонет, болит, не сгорая дотла,

И нигде оттого я покоя не знаю.

На поясе у гречанки висело опахало, на котором были выгравированы такие стихи:

Если хочешь, чтоб страсти гроза

Не нахлынула, душу губя,

Не гляди ты в мои глаза,

А не то пеняй на себя.

Аль-Амин подал знак гречанке, и та с готовностью встала за спиной Ибн аль-Хади, подняла опахало, и вот уже благодатная прохлада стала овевать разгоряченное лицо именитого гостя.

На террасу величаво выплыла третья рабыня. На голове у нее не было традиционного покрывала; волосы аккуратно причесаны на пробор, — одна из причесок, предложенных Сукейной, дочерью Хусейна, которая, выставляя напоказ красоту своих необычайно пышных волос, впервые стала появляться в обществе без головного убора. На лбу рабыни румянами сделана надпись:

Луна-подросток в золоте венца,

Как хороша ты, выйдя из дворца!

Зачем гадать и волноваться зря,

Длинна ли ночь или близка заря.

И как теперь узнать об этом мне,

Когда душа сгорает на огне?

По белому бархату одежды шла узорчатая кайма из стихов. На левом боку было вышито:

Письмо послал душе мой взор

И запечатал его страстью,

Я болен сладостной напастью,

В ней пыл любви и мой позор.

На правом боку находилось продолжение:

Какое сердцу испытанье

Послал случайно беглый взгляд!

Какие муки и терзанья

Разлил в крови любовный яд!

Фадль понял, что рабыня предназначена ему. И точно: знак аль-Амина — и девушка подошла к фавориту престолонаследника, опустилась пред ним на одно колено, взмахнула опахалом.

Глава XXVI АБУ НУВАС

Из боковой двери показались рабы, несшие сосуды с вином. Они в цветных кафтанах: первый — в голубом, второй — в зеленом, третий — в желтом, дальше виднелся сиреневый кафтан, красный, фиолетовый… Цветовая гамма подобрана так, что напоминает радугу после дождя. На подготовку выхода виночерпиев эмир увеселений истратил больше времени, чем отняла постановка женских танцев. Рабы молоды, красивы и свежи, привезены издалека, по понимают по-арабски, в Багдаде подавно, и все евнухи. В их нетронутом и теперь уже вечном целомудрии заключена особая прелесть.