Сестра - [16]

И вместе с этим возникал вопрос, кто был мужчина на фотографии, если Йонас Торховен действительно уже год назад в последний раз находился дома.

У меня были и некоторые другие вопросы. Каково происхождение широкого золотого браслета? Не от Роберта, что быстро выяснилось. Ему она рассказала, что это фамильная драгоценность. Для этого, однако, браслет был слишком модным, а, кроме того, простые люди редко оставляют золото в наследство.

Был тут еще и тот факт, что не было ни малейшего сходства между Изабель и мужчиной на фотографии. Правда, между Робертом и мной тоже не было сходства, но у нас были разные матери, что в случае Изабель и Йонаса Торховен было не так.

Я была уверена, что она запечатлела себя со своим любовником вскоре после того, как Роберт подарил ей это колье. И у нее еще хватило дерзости преподнести нам его, как своего брата.

Роберт твердо держался своего убеждения и даже предложил, чтобы я поговорила об этом с Пилем. «Миа», — сказал он, — «подумай разумно. Ты же не просила Изу показать фотографию ее брата. Она сама это сделала. По какой причине должна была она выдавать любовника за своего брата?»

Откуда мне было знать ее причины? По всей вероятности, она находила в этом отвратительное удовольствие — я использовала это выражение чрезвычайно неохотно, но считала его очень подходящим в этом случае — нас поиметь.

Роберт был шокирован. «Миа, ты видишь что-то и делаешь вывод, откуда проводишь дальнейшие заключения, которые для тебя сразу становятся фактами. Но ты не можешь просто утверждать то, что тебе нечем доказать. Это может быть просто какое-нибудь ожерелье. Иза часто носит модные украшения. И даже если бы это было именно то колье, которое я ей подарил, я мог его подарить уже год назад. Если ты помнишь, я сказал „к Рождеству“, и при этом не обязательно последнее могло быть упомянуто.

„Ты же еще не знал ее год назад“, — сказала я.

„Почему ты так в этом уверена?“, — спросил он.

„Ты бы тогда мне ее уже давно представил“, — сказала я. „И я видела, что это была совершенно новая фотография. Роберт, я тебе могу точно сказать, каковы ее намерения. У нее есть мужик во Франкфурте, и она даже не думает с ним расставаться. Тебе не бросилось в глаза, как влюбленно она на него смотрит? Она хочет тебя просто выпотрошить, причем делает это с его согласия. Ты не должен ей позволять сделать тебе больно, Роберт“.

С Пилем, естественно, я не разговаривала о своих подозрениях, по крайней мере, не сразу. И с Робертом поначалу я не затрагивала снова этот вопрос о любовнике. Я считала его достаточно разумным, чтобы в обозримом времени самостоятельно разобраться в том, что я была права.

Когда Изабель провела вторые выходные в нашем доме, ночевала она уже в комнате Роберта. Он сам дал указание фрау Шюр, что комната для гостей не понадобится. У Изабель не было ни малейших комплексов. Ее стоны заглушали все, что я слышала до сих пор в этом отношении, — мерзкая возня, такая же фальшивая, как и все в ней.

Я не могла сомкнуть глаз и видела в душе, мужчину с фотографии в ее объятиях. Одновременно я видела ее длинные красные когти, вонзавшиеся в спину Роберта. Меня тошнило, у меня болела голова, и я думала о Пиле, о его бесконечных лекциях про мою ревность. Я не была ревнивой. От всего сердца я желала Роберту всяческих радостей, желала, чтобы он был доволен и счастлив. Я только думала, что с какой-нибудь девушкой из „Сезанна“ он получил бы больше честности. Там бы мы знали, на что рассчитывать.

Изабель гостила у нас также на следующие выходные и еще на следующие. И она не теряла времени, чтобы настроить Роберта против меня. В конце февраля я стала свидетелем одного разговора, который не оставлял сомнений в ее намерениях.

Они были в подвале, плескались расслабленно в плавательном бассейне. В течение четверти часа я составляла им компанию, правда, только сидя на бортике. Я не любила плавать, да и не знала вовсе, могла ли еще. В сущности, я никогда не была опытной и выносливой пловчихой, мне было достаточно неторопливого движения по воде. Но с одной только рукой я этого еще никогда не пробовала.

Когда Изабель начала приставать — я тоже должна зайти в воду, это так чудно освежает и, в случае необходимости, она могла бы меня подстраховать — я ушла наверх, чтобы налить себе чего-нибудь выпить. В феврале я еще не нуждалась в „освежении“. Снаружи было только пять градусов, а она вела себя так, будто у нас лето было в разгаре.

Когда я вернулась, она сидела на бортике бассейна и болтала ногами в воде. Еще не дойдя до двери, я услышала, как она сказала: „Мне кажется, твоя сестра меня не любит. Не важно, что я предлагаю, она все отвергает“.

Ну, не так уж много она мне пока предлагала. Точнее говоря, эта страховка при плавании была ее первым предложением. А Роберт сказал: „Ей и раньше не очень нравилось в воде“.

„Не понимаю“, — откликнулась она и так засучила ногами, что я слышала, как брызжет вода. „Если бы у меня в подвале был бассейн, ты б должен был меня оттуда выколачивать“.

Почему же тогда она сидела на борту? Я не очень верила, что Роберт ее оттуда „выколотил“. После секундного молчания она продолжала: „В том-то и дело, что это не только ее отказ, это-то я могу еще представить; если бы у меня была только одна рука, наверное, я бы тоже боялась“.