Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - [44]

Несколькими минутами спустя я разряжаюсь, затем помогаю ей подняться и целую. Она, как всегда, просит у меня какую-нибудь фигню типа «Тик-Така», чтобы забить запах спермы, а мне дает оторванный кусок туалетной бумаги, рулон которой у нее всегда предусмотрительно стоит в шкафу рядом с лаком для волос и дезодорантом. Я промокаю несколько раз головку члена, ожидая, когда из меня выйдут последние крохи моей самоидентичности, а она выпивает стакан воды, наблюдая за тем, как я жамкаю бумагой своего друга, и указывает мне на задвинутое под стол мусорное ведро. Остается только выбросить бумагу и застегнуться.

– Тебе хорошо было?

– Да, конечно. – Я улыбаюсь, потому что этот последующий вопрос она задает мне очень часто, хотя в подобных случаях вероятность того, что будет нехорошо или не очень хорошо, стремится к нулю. Я не знаю, насколько эффективна по данным маркетологов реклама бритв «Джилет – лучше для мужчины нет», но думаю, что в России ее эффективность очень высока, потому что стоит мысленно заменить название французской фирмы на французское же название орального секса, как реклама приобретает вечно актуальное для мужского уха звучание.

– Мы сегодня пойдем пораньше, ладно? А то Сережка в прошлый раз спрашивал, почему это я так задерживаюсь на работе.

– И чё ты ему сказала? Что тебя директриса загружает подготовкой сценария к очередному ответственному мероприятию?

– Ага. Но вечно такая отговорка работать не может, поэтому мы сегодня выйдем не позже чем в пол-седьмого.

– Хорошо, я не против. Только давай присядем на дорожку, – киваю я на стулья. Мы опускаемся на них синхронно и снова скрепляем наши губы поцелуем.

– Слушай! – моя Любовь строит мне озорную рожицу. – А интересно было бы узнать: у вас в институте голубые преподы есть или все такие, как ты – любители студенток?

– Ха! – я добродушно усмехаюсь. – Думаю, что даже на нашей кафедре они есть.

– Серьезно?

– Да. Хотя на сто процентов я не уверен, но процентов на девяносто – определенно.

– И почему ты так думаешь?

– Ты понимаешь – я много раз уже сталкивался с тем, что геи меня поначалу принимают за своего. Наверное, из-за моих длинных вьющихся волос. И я научился распознавать кое-какие их знаки и, главное, кожей чувствовать, что это именно они.

– Каким образом?

– Это сложно объяснить – это надо хотя бы раз испытать, – улыбаюсь я.

– Но все-таки?

– Ну… Они при встрече и особенно при знакомстве, сильно пожимая тебе руку, еще дополнительно несколько раз поддавливают точку у основания большого пальца. Получается, что они как бы массаж тебе китайский за секунду делают. А иногда даже просто ее поглаживают – буквально секунду, но заметить успеваешь.

– Что, правда?

– У меня, по крайней мере, было так. И в этот момент они, улыбаясь, как будто ты уже их лучший друг, очень пристально смотрят тебе прямо в глаза. И от этого их взгляда начинают мурашки по коже бегать, но не от страха, как это обычно бывает, а от того, что они тебя взглядом как будто раздевают. Если у меня появляются такие ощущения, я уже не сомневаюсь, что со мной здоровается именно нетрадиционный товарищ.

Гала начинает смеяться, как поклонница Задорнова на его концерте.

– И часто у тебя в институте бывали такие ощущения?

– В институте – нет, а так, вообще, бывают регулярно. – Теперь мы смеемся вдвоем. – Знаешь, с чего это началось? Помнишь, как наша гид в Париже, Кристина, говорила – «когда я была молода и хороша собой»? Вот в начале девяностых, когда я тоже был еще молод и хорош собой – ты ведь поэтому в меня влюбилась, верно?..

Моя Ненаглядная играючи хлопает меня по локтю:

– Не только из-за этого!

– Ну, спасибо! Я польщен! Так вот: в начале девяностых, когда книги были жутко ходовым товаром, на Брокгауза у Дома Печати все время стояли два мужика – торговали Тополем, Незнанским, экстрасенсорикой и тому подобными вещами. Оба были женаты, у одного даже, который был повыше ростом и поспокойнее, на пальце всегда кольцо было; имели детей – ну, в общем, полный набор. Я как-то стал замечать, что они на меня очень внимательно смотрят – так, что даже легкие и, должен тебе сказать, довольно приятные мурашки начинают по спине бегать. Те самые, как я потом уже понял…

– Тебе, значит, эти мурашки были приятны, да? Ха-ха! Тогда ты сам голубой, но в глубине души: латентный такой…

– Так, давай-ка, нагибайся снова! – я цапаю ее за шею и начинают склонять голову вперед, но она сбрасывает мою руку, не прекращая при этом хихикать. – Ты мне не даешь договорить, Кисюня! В общем, в один прекрасный – точнее, совсем даже непрекрасный день – сплошные тучи, холодный ветер, мелкий такой противный дождичек накрапывал, – я подхожу к ним. Они стоят уже напрочь бухие и еще по ходу пиво лакают. Ну, начинаем, как обычно, разговаривать о том – о сём. Один из них, который рослый, отчалил за новой бутылкой. И в этот момент второй, который понаглее, с виду – натуральный слесарь или водила, плотный такой бочонок с усиками, пододвигается ко мне, толкает меня своей толстой жопой и говорит: «Слушай! Ты нам с Володькой так нравишься! Так нравишься!»

– Ха-ха-ха! А ты что?

– Я просто отодвинулся и сделал вид, что не понял, о чем он говорит, а он это, хоть и бухой был, заметил и второй попытки уже не предпринимал. Я не стал на него орать, обзывать его, потому что люди не виноваты, и, самое главное, они привозили из Москвы такие интереснейшие книги, которые можно было купить только у них: поверь мне, я в то время знал ассортимент всех книжных магазинов города. В общем, ссориться с ними мне было не с руки. Но зато с тех пор я точно знал, что означают такие взгляды и, главное, мурашки по коже.