Сесилия Вальдес, или Холм Ангела - [3]

В первые годы испанской колонизации завоеватели пользовались большой самостоятельностью. Но уже через несколько десятков лет конкистадоры и колонизаторы-испанцы и их родившиеся в Америке потомки (так называемые креолы) были поставлены под жесткий контроль испанской военно-бюрократической машины.

Для представителей короны — чиновников и военных, родившихся в Испании, — креолы (hombres de nacion) были людьми второго сорта, низшей расой. Однако и для тех и для других еще более низкой расой, «дочеловеками» являлись «дикие негры» (negros bozales), поставляемые на внутренний кубинский рынок отечественными и иностранными работорговцами. Со временем создалась еще одна социально «низшая» прослойка — метисы, появившиеся в результате смешанных браков между белыми и неграми (так называемые мулаты), белыми и индейцами.

Таким образом, кубинское колониальное общество состояло из четырех основных социально расовых слоев: испанцев, белых креолов, метисов (главным образом мулатов) и негров; метисы и негры, родившиеся на Кубе, также назывались креолами.

С течением времени наметилась весьма определенная классовая дифференциация кубинского общества: класс эксплуататоров (помещики, чиновники, крупное духовенство из числа уроженцев метрополии), пополнившийся за счет креольского населения острова (помещики-скотоводы, колониальная интеллигенция), и класс эксплуатируемых, который составляли мелкие и средние крестьяне, ремесленники (испанцы, креолы, мулаты, свободные негры) и негры-рабы. В борьбе против испанского владычества медленно, но неуклонно развивались силы, которые цементировали кубинскую нацию. К началу 70-х годов XIX века, то есть к тому времени, когда Вильяверде еще работал над своим знаменитым романом, расовая дискриминация, значительно осложнявшая и без того острые классовые противоречия, цвела пышным цветом. И когда перестал действовать исторический фактор, определявший крайности дискриминационной политики, то есть когда был отменен институт рабства (во второй половине XIX века), второй фактор — географическая близость США — все еще продолжал действовать.

Заслуга Вильяверде как писателя и как общественного деятеля заключается прежде всего в том, что он сумел за расовыми противоречиями увидеть более глубокие, социальные конфликты.

«Хорошо известно, — говорит Вильяверде, — что золото делает чистой самую смешанную кровь и покрывает все пороки, как физические, так и духовные».

Однако в силу исторической ограниченности своего мировоззрения Вильяверде сосредоточивает писательское внимание, весь свой темперамент художника и бойца не столько на социальных противоречиях, сколько на морально-этической стороне тех коллизий, которые рождаются в колониальном обществе.

Анатомируя хорошо известное ему кубинское общество, он заставляет читатели прийти к выводу о том, что «в стране рабов» болезнь рабства, его разлагающая сила поразила в той или иной степени весь социальный организм: от паразитирующей верхушки в лице самого главного представителя «матери-родины» — благополучного генерал-губернатора — до несчастного раба-африканца. И генерал-губернатор и его ближайшее окружение — рабы легкой наживы, рабы условностей чванливой касты привилегированных. Рабовладелец дон Кандидо — раб своих честолюбивых замыслов: его цель — пробиться в высшее колониальное общество; мулаты — рабы несбыточной мечты: они стремятся встать на равную ногу с белыми; негры — рабы надежды: они хотят уравняться хотя бы с мулатами.

Вильяверде показывает также, что не только белые труженики и черные рабы несвободны в обществе, где процветает рабство, но и весь кубинский народ в целом, включая и «собственных» эксплуататоров, находится в рабской зависимости от метрополии. «Страна рабов» и «страна-рабыня» — вот в чем видит Вильяверде подлинную трагедию Кубы.

Привилегированный креол Леонардо Гамбоа ненавидит еще более привилегированных испанцев; высокопоставленные чиновники-испанцы считают местных богачей — даже если они белые — за людей второго сорта; «второсортные» белые презирают всех цветных, а иные из них для оправдания работорговли выдвигают чудовищную «концепцию», согласно которой черные рабы низводится до положения бессловесной твари, вещи, «мешка с углем». Хитроумное ханжество рабовладельцев даже не претендует на оригинальность. Кубинские рабовладельцы и работорговцы не смогли придумать ничего нового по сравнению с тем, что было в идеологическом арсенале носителей благой веры, участников разбойничьего предприятия по завоеванию Америки: так же как их предки-конкистадоры, они стараются уверить своих современников в том, что обращение свободных африканцев в рабство есть богоугодное дело, вполне согласующееся с моралью цивилизованного общества. Жена дона Кандидо, очевидно, верит, а может быть, делает вид, что верит в «благородную» миссию своего мужа: «… Гамбоа не совершает ничего дурного или постыдного, а делает прямо-таки доброе дело, за которое можно только похвалить. Ибо, принимая и продавая как грузополучатель — я имею в виду этих дикарей, — он делает это для того, чтобы окрестить их и приобщить к религии, которой, конечно, у себя на родине они не знают».