Сесилия Вальдес, или Холм Ангела - [187]

— Но я говорю правду.

— Полно! Вы разве сделаны не из того же теста, что другие мужчины? Из того же, из того же самого! Мужчины всегда говорят правду, а то как же! Солгать ведь это грех! Но был ли на свете хоть один из вас такой, что не обманул бы при случае даже самую достойную женщину?

— Не суди о том, чего не смыслишь!

— Не смыслю? И очень даже смыслю, гораздо больше, чем вы думаете! И не родился еще тот умник, что сумел бы меня провести.

— Не болтай глупостей, и оставим весь этот вздор. Ты сегодня только и выискиваешь, к чему бы придраться. Но ведь ты же не хочешь со мною и в самом деле поссориться? Скажи мне, где ты была в ночь под рождество?

— Вы что же — силком меня говорить заставляете?

— Нет, зачем же? Я — по-хорошему, радость моя. Силком мне от тебя и райского блаженства не надо.

— Добро же. Так вот — я была на праздничном балу для цветных в доме Сото, в предместье.

— А как ты туда попала?

— Дошла пешком.

— Я не об этом. Кто тебя туда пригласил? С кем ты ходила на бал?

— Меня пригласил портной Урибе, он был в числе устроителей. А пошла я туда с его женой Кларой, с Немесией и с Хосе Долорес, ее братом…

Леонардо нахмурился: он не смог, да, впрочем, и не захотел, скрывать своего неудовольствия.

— Не рой другому яму, сам в нее упадешь, — проговорила, усмехаясь, Сесилия. — Что же я еще могу вам сказать после того, как вы отправились на праздники миловаться с этой своей деревенской красоткой?

— Я вижу, ты не упустишь случая меня чем-нибудь попрекнуть, — возразил Леонардо, стараясь не показать своей досады. — Ты даже готова принимать чьи угодно ухаживания, лишь бы только побесить меня.

— Чьи угодно? Ну, не такая уж я неразборчивая. Есть немало мужчин, которых я все же не могла бы полюбить, как бы ни была сердита на избранника своего сердца.

— Это очень плохо, что ты такая ревнивая и мстительная.

— А вы попробуйте быть верны и постоянны, тогда вам не придется сетовать на ревнивых и мстительных женщин.

— Но ведь в том-то вся и беда, что ревнивая женщина не способна оценить верность и постоянство даже в самом безупречном поклоннике. Что проку в моем постоянстве и верности, если ты принимаешь ухаживании мужчин, с которыми не должна иметь ничего общего?

— Это чьи же ухаживания я принимала? Говорите прямо.

— Сказать тебе прямо? А с кем ты ходила на этот бал, когда меня здесь не было? С кем ты танцевала? И у кого ты теперь живешь?

— И это вы называете принимать ухаживания?

— А как это иначе называется? Трудно придумать более верный способ покорить женское сердце.

— Только не мое. Мое сердце заковано в латы и заперто на железный замок. И если есть человек, к которому вы не должны меня ревновать, так это брат Немесии. Мне кажется, между нами никогда не было ничего, кроме самой сердечной и бескорыстной дружбы. Мы знаем друг друга и общаемся с самого детства. Мы с ним играли в жмурки и в мяч, мы вместе выросли и никогда не думали о любви, по крайней мере я об этом никогда не думала. Я знаю, что он любит меня всем сердцем, что он душу за меня готов отдать, что он чувствует себя счастливым, если может мне чем-нибудь услужить, что он гордится, когда может угадать заранее мою мысль, и бывает огорчен, если мне приходится самой просить его даже о самой пустой малости; что он корит себя тогда, почему не смог предупредить мое желание; я знаю, что он и волосу не даст упасть с моей головы, что он готов ради меня на любое безумство, что нет для него на свете девушки лучше и краше меня, что он ревнует меня к вам и что эта ревность снедает его, — и все же он никогда не говорил мне о своей любви. Он человек умный, и он знает, бедняжка, что я никогда не полюблю его и не выйду за него замуж. Сколько раз я перехватывала его взгляды, когда он смотрел на меня. Так смотрят только на святые образа, когда молятся в церкви. Но я всегда делаю вид, будто ничего не заметила и не поняла, а он ни разу не посмел со мной объясниться. И таким скромным он был всегда, сколько я его знаю. Он деликатен, как женщина, и так благовоспитан, так отменно любезен и почтителен с дамами, так благороден в обращении с мужчинами! Если бы не темная кожа, он в любом обществе был бы принят, как истый кабальеро. Все это я рассказываю вам потому, что вы, как мне кажется, не чувствуете к нему расположения и смотрите на него с каким-то недоброжелательством.

— Ты ошибаешься, — отвечал ей Леонардо, изрядно встревоженный тем, что Сесилия наделила портрет Хосе Долорес Пимьенты столь привлекательными чертами. — К твоему другу я не могу испытывать ревнивых чувств. Да я и вообще никаких чувств к нему не испытываю, ни добрых, ни злых, по той причине, что меня нисколько не занимает ни сам он, ни его существование. Какой-то портняжка не может быть моим соперником. Но мне обидно, что ты сочла необходимым объяснять мне, какого рода отношения существуют между вами. Мне совсем не интересно, как вы относитесь друг к другу.

— Вы, конечно, можете так говорить. Я — нет. Я была бы самым неблагодарным существом, когда бы хоть на минуту забыла, чем я обязана Хосе Долорес. Я уж и не знаю, что сталось бы со мной во время мамочкиной болезни, если бы не он. Я без него шагу ступить не могла; он сам все покупал, ходил за доктором, приносил из аптеки лекарства, варил для мамочки куриный бульон, сидел со мною по ночам у ее постели; он привел священника из церкви Сан-Хуан-де-Дьос для последней исповеди, он и похороны устроил и вместе со мной плакал над гробом…