Съешьте сердце кита - [38]

— Ладно.

Она хотела прижаться к нему, но постеснялась. Если бы не смотрел Мамонов…

— Ну, хорошо. Удачи вам! — взмахнула она рукой и ушла в палатку.

Объедкин начал вьючить оленя.

А Ксения еще долго — час или два — ходила по опустевшему лагерю как потерянная. Скучно оставаться в тайге одной без дела. Скучно и страшно. Даже если над головой палатка, и есть спальный мешок, и мука, и огонь…

8

Возвратилась она из партии дней через пять. И, конечно, знала, что отряд вряд ли управится в такой срок с заданием, но все-таки надеялась…

В лагере не было никого. Тускло отсвечивая, валялись в ровике около палатки консервные банки с кроваво-сочными этикетками.

Лил проливной дождь. Тайга до краев пропиталась стылостью и влагой. Ксения неосторожно задела рукой верх палатки, и через несколько минут в этом месте стала просачиваться и капать вода.

Река вышла из берегов. Жилье надо было перемещать повыше. Этим и занялись Ксения с каюром.

— Вот, Анисим Захарович, — тревожно сказала она, вбивая последний колышек для оттяжки. — Мы, можно сказать, обосновались. У нас найдется сухое, чтобы переодеться. Мы запасли хороших щепок, и спички у нас не намокли. А вот как они?.. Игорь, Жанна, Котеночкин?.. Саша Мамонов?..

Объедкин грустно посмотрел на девушку единственным глазом.

— Саша ничего, — только и сказал он. — Саша не пропадет,

Ксения подивилась тому, что каюр как будто не в обиде на Мамонова, а ведь кто не давал покоя старику, кто называл его «одноглазым циклопом», кто потешался над его пристрастием к обильным чаям?.. Этого Ксения не понимала.

В тот же день в лагерь возвратился Дудкин. Он пришел один, заросший, жалкий. Громыхая, волочился по камням приклад его винтовки.

— Чуть было не выбросил свою пушку, — пожаловался он, вытирая со лба и со щек капли воды. — Льет! В тайге болото. По колено…

— Вернулся, — сказала Ксения странно сухим, обеззвученным голосом. — Я так боялась… Ну, как там?.. А где остальные?

Она сунула руку в рюкзак и сразу же ощутила душное ласковое тепло беличьего меха. Она-таки привезла Игорю «белку», роскошный привезла шарф из беличьих хвостов, нанизанных на бечеву.

— Остальные?.. Остальные там, в тайге, — неопределенно махнул рукой Дудкин.

— Они что, подойдут сейчас?

— Не знаю. Котеночкин с Жанной заблудились, наверное. В общем не вышли к условленному месту. Мы ждали их сутки, а потом я… я нашел кимберлит! Голубую глину…

Глаза у Ксении стали круглыми, и кровь прилила к вискам.

— Ты нашел кимберлит? — спросила она сдавленным от волнения голосом. — Где же он? Покажи! Дай пощупать!..

— Нет его, — угрюмо ответил Дудкин. — Я нашел, а Мамонов мне за это морду набил. Его счастье, что ружье мое далеко лежало.

— За что же он… тебя? Дудкин отвернулся.

— Ему виднее. Может, из зависти. Не ему же улыбнулась удача, а мне. Ну, я и ушел. Спасибо, что ты дала мне компас.

Дудкин смотрел на нее хмурыми, но честными глазами, такими красивыми, с такими пушистыми ресницами.

Ксения вынула руку, тихонько подула на пальцы, к которым пристали беличьи волоски.

— Да, да, — сказала она, не зная, что думать и что предположить. — Ты, конечно, не мог… не мог поступить иначе. — После тягостного молчания добавила: — Выпей спирту. Я привезла. Тебя хоть выжми…

И пока он короткими булькающими глотками пил разведенный спирт, Ксения медленно поднялась от рюкзака.

— Ну да, конечно, — почти беззвучно шевельнула она губами, что-то мучительно соображая. —  Ну да…

К утру прояснилось. В просветы между рваными мглистыми облаками брызнула зябкая синева, а верхушки лиственниц заискрились под солнцем льдистой капелью. И хлынули комары — неповоротливые, с прибитыми дождем крылышками, голодные и злые.

Ксения решила, что медлить нельзя, что надо идти навстречу отряду, надо разыскивать заблудившихся. Ах, Жанна, Жанна… Ах, Котеночкин! Но Мамонов — вот фрукт! Назначен старшим — и решил сводить в маршруте личные счеты. Она отвела полог палатки.

Объедкин разводил невдалеке дымокур для оленя.

У реки стоял высокий стройный Игорь. Он делал какие-то энергичные движения, потер себе шею, запрокинул лицо…

— Умывается, что ли, — пробормотала Ксения недоуменно. — Или молится?..

— Не знаю, начальник, — отозвался Объедкин. — Мажется чем-то…

— Мажется? — Ксения проворно выбралась из палатки. — Мажется, вы сказали? Что же у него? «Метаморфоза»? «Молодость»? А у меня лицо обветрело, все в лишаях…

Кошачьими шажками она сбежала к реке.

— Доброе утро, Игорь! Дудкин вздрогнул.

— Да у тебя никак диметилфталат! Где достал?

— Нигде, — покраснев, сказал Дудкин. — Завалялся пузырек в рюкзаке.

— Завалялся, значит. — Лицо Ксении покрывалось матовой бледностью. — Так вот, оказывается, какой у тебя «состав крови», вот почему тебя комары не трогают! Теперь мне все ясно. Ну, черт с ним, с диметилфталатом. Но ты, ты, ты…

Она задохнулась, и губы у нее беспомощно задрожали.

Флакон выпал из рук Дудкина. Светлая, схожая с глицерином, противокомарная жидкость пролилась на обкатанные камни.

— Как же я тебя целовала?.. Как же я тебя спиртом отпаивала?.. Чтобы не простудился, а?.. Господи, какая же я дура!

Согнувшись, Ксения побрела в гору, к палатке. Споткнулась и чуть не упала. Выпрямилась. Крикнула Объедкину: