Съешь меня - [48]
Как-то весенним утром, когда я сидела на травке и чистила морковь, Родриго, мечтавший стать шпагоглотателем, как его отец, спросил меня:
— А где твой муж?
— У меня нет мужа.
— А дети?
У меня не повернулся язык ответить, что детей тоже нет. Я не знала, что сказать.
— Сразу видно, что у тебя есть дети, — объявил он, не обратив внимания на мое замешательство.
— Почему это?
Он пожал плечами.
— Видно, и все.
Пока мы разговаривали, он ходил вокруг меня на руках.
— Трудно? — спросила я.
— Что трудно?
— Ходить на руках.
— Трудно. Так же трудно, как на ногах, — уточнил он через некоторое время.
Ноги Родриго были согнуты в коленях, ступни болтались прямо у меня перед носом.
— А ты разве не помнишь? — спросил он.
— Чего не помню?
— Как училась ходить.
— Нет. Совсем не помню. А ты?
— А я помню. Я все помню. Знаешь, как меня мама звала? Она звала меня Памятником. А знаешь, кто такой памятник? Тот, кто все помнит. Вот какое у меня прозвище. Помню, как в первый раз встал на ноги. А до этого бегал на четвереньках. Помню, как сказал первое слово.
— И какое же? Папа или мама?
— Я сказал «мандарин».
Я не поверила.
— Мандарин? Что-то я сомневаюсь. Слишком трудное слово для малыша.
— А я не был малышом. Мне было три года. Я долго тренировался про себя. Специально выбрал это слово.
— Мама тобой гордилась?
— Нет, она бы рада была, если бы я сказал «мама».
— Научишь меня ходить на руках? — спросила я Родриго.
Он прыжком встал на ноги и приказал мне подняться. Осмотрел меня. Потрогал бедра, икры. Приподнялся на цыпочки, ощупал плечи и руки. Потом покачал головой.
— У тебя вся сила внизу. Руки слабые, а ноги крепкие. Так не годится. Нужно было раньше руки укреплять. Чем раньше, тем лучше.
— Может, все-таки попробуем?
Благодаря урокам Родриго я теперь умею стоять на руках, правда, всего несколько секунд, но все-таки. А вот двигаться вперед и назад так и не научилась. Родриго учил меня с удивительным терпением. В благодарность я подарила ему книгу «Три приключения льва-худышки» Вильхельмы Шаннон.
— Я не умею читать, — признался он в смущении.
— Не страшно. Я тебя научу.
— А это трудно?
— Ничуть, — ответила я самоуверенно.
Теперь Родриго, должно быть, исполнилось лет тринадцать или четырнадцать. Я не знаю, где он, что с ним. У меня в сумочке лежит сложенная вчетверо бумажка — на ней он написал свое первое слово: «Памятник». Большими печатными буквами, перевернув «я» и «к» в другую сторону. Я ее берегу. Если бы она порвалась или затерялась, было бы очень жаль. Я представляю буквы в виде клоунов. Легкие штрихи карандаша Родриго становятся тяжелыми поленьями и тянут к земле мою сумочку. Да, ему было ничуть не трудно учиться, зато как мне было мучительно учить! Горло у меня сжималось, слезы выступали на глазах. Отчего в моей жизни все с маниакальным упорством повторяется вновь и вновь? Почему мне не пошлют чего-нибудь новенького? Неужели я настолько тупая ученица? Зачем все время сворачивать на обочину и разыскивать в стоге сена неведомо кем потерянную иголку?
Итак, я стосковалась по нормальной спальне. Рассматривала трещины на потолке, и мне казалось, надо мной нависла гигантская ладонь с бесконечной линией жизни.
— Поверьте, — настаивал Бен. — Другого выхода нет. Это самое разумное.
Он взял ручку. Стал высчитывать, обводить результаты.
— Смотрите. Тут не о чем спорить. Все совершенно очевидно.
Кружки в квадратиках, квадратики в кружках. Какая-то сложная схема. Он всеми силами пытался склонить меня на свою сторону.
— Я напрочь лишена честолюбия, — объясняла я ему. — Страсть к наживе внушает мне отвращение. Не желаю расширять ресторан. Хочу оставить все как есть. Разве нам плохо?
— Плохо.
Бен не шутил. Он всерьез рассердился.
— У нас на кухне слишком тесно, — повысил он голос. — Вчера упустили два заказа.
— Но люди ведь не обиделись, — прервала я его.
— Люди никогда на вас не обижаются, Мириам. А толку-то что? Если оставить все как есть, с налогами не расплатимся. Вот взгляните. — Он указал мне на чудовищное число, подчеркнутое тремя жирными чертами. — Нам нечем расплачиваться!
— Нам дадут отсрочку.
— Хватит! — Бен уже кричал. — Хватит! То, что я предлагаю, осуществить не сложно, черт побери! Согласитесь хотя бы ради меня! Всего-то и дел, что арендовать помещение соседней галантереи. Мы никого не выбрасываем на улицу. Ничьих прав не ущемляем. Объявление «Сдается» висит вот уже два месяца. Мы заключаем договор, платим, приводим помещение в порядок и расширяемся.
— На какие шиши?
— Займем.
— Он прав, — спокойно поддержал Бена Венсан.
Я не заметила, как он вошел.
Где твоя гордость, обиженный мужчина?
Я посмотрела на него с удивлением. Он ласково потрепал меня по голове, сел за наш столик и сказал:
— Послушайся Бена, он прав.
Лепесток белой лилии прицепился к вороту свитера. От него исходил запах шафрана. Венсан спокойно смотрел мне в глаза. Мир. Отныне мы с ним добрые соседи.
Мы еще не привели зал в порядок. Работала посудомоечная машина, мусор не вынесен, пол не метен. Я отвернулась. Как же им объяснить, что у меня просто нет сил. Я устала, страшно устала.
— Нам понадобятся помощники, — с осторожностью начал Бен.
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.
«Любовный напиток» — это двенадцать романтических историй и одновременно — дюжина винных этикеток. Легкие и искристые, терпкие и бархатистые, выдержанные и молодые, гармоничные и провоцирующие — вина имеют свой характер, порой ударяют в голову и сводят с ума. «Литературный сомелье» Биба Мерло убеждена, что любого мужчину можно уподобить определенной марке вина. Ассоциации возможны самые неожиданные. Двенадцать любовных эпизодов из жизни двенадцати героинь этого удивительного, тонкого и ироничного романа подтверждают смелую гипотезу автора.
Получив на День святого Валентина анонимную записку с призывом: «Будь моей!», преподавательница маленького мичиганского колледжа Шерри Сеймор не знает что и думать. Это дружеский розыгрыш или действительно она, хорошо сохранившаяся и благополучная замужняя женщина, еще в состоянии вызвать у кого-то бурную страсть? Между тем любовные послания начинают сыпаться одно за другим, и неожиданно для себя самой сорокалетняя Шерри с головой окунается в безумный роман, еще не подозревая, к каким драматическим событиям приведет ее внезапный взрыв чувств.
После инсульта восьмидесятипятилетняя Долорс вынуждена поселиться у младшей дочери. Говорить она больше не может, но почему-то домочадцы дружно решили, что бабушка вместе с речью потеряла и слух, а заодно и способность здраво рассуждать. Что совершенно не соответствует действительности — Долорс прекрасно слышит все, о чем говорит между собой молодежь, привыкшая не обращать на ее присутствие никакого внимания, и узнает немало чужих секретов. Беда в том, что она не может вмешаться в конфликты, раздирающие изнутри внешне благополучную семью, не может помочь советом тем, кого любит.