Сержантиха - [19]

– Судя по некоторым приметам, я имею дело с типом лишенным морально – волевых качеств. Кто знает, а вдруг ты сразу к врагу перебежишь, и все ценную информацию выложишь. Нет, сержантиха, я тебя впустила, я тебя и накажу, словно классового врага. Не зря же товарищ Сталин говорил, тот, кто предал один раз, предаст еще. Ты же сам рассказывал, как в вашей Думе депутаты из одной партии за деньги в другую переходили, и за рубеж все данные сливали.

Я был в подавленном состоянии. Разумеется. Лелька была во многом права. В бане я действительно мысленно создавал такие яркие образы типичной групповухи, а она, наблюдая за всем этим со стороны, пришла в ужас от моего радостного и добровольного падения в объятия разврата. А чего вы еще хотели от меня. Вот оно, грязное наследие нашего развратительного будущего.

– Лелечка, прости! Я больше не буду!

Представляю, какая у меня в этот момент была физиономия. Не случайно же наш инструктор по летной подготовке старший лейтенант Низов поинтересовался насчет моего самочувствия. Лететь мне предстояло на небольшом красивом самолетике моноплане одноместном УТ-1. Задание было средней степени сложности. Пройти по маршруту, в указанной точке сбросить вымпел, в заданном районе провести разведку и вернуться на аэродром. Все же в нашей особой школе осназа не асов готовили. Главное, что бы дать курсантам представление об авиации.

С грехом пополам, под иронические замечания Лельки я залез в открытую кабину. В моем времени у кого – то из альтернативщиков довелось прочитать, что приборов на панели в эпоху поршневой авиации было мало. Ну, ведь врал же! Да много их, да еще в три ряда с копейками. Плюс к этому торчали там я сям тумблеры, непонятные рычажки. Надо же, для такого маленького самолетика столько всего интересного и непонятного нашлось. И зачем столько? Вот на мотодельтаплане всего пару датчиков повесили. И летает же! Да еще как. Судя по тому, сколько в моем времени разбивается современных самолетов, количество приборов в кабине пропорционально аварийности. Краем глаза я заметил, как главный механик торопливо перекрестился, и с тоской погладил стабилизатор аппарата. Да, Лелька на аэроплане – это танцы по краю минного поля в пьяном виде.

– Самолет жалко. Хорошая машина. Вон и наш механик плакать начал. Подвинься, салага. Я покажу, как пилотируют настоящие асы. Не беспокойся Козлодоев, я буду лететь аккуратно, но быстро, – сжалилась надо мной Лелька, и спародировала любимого моего актера. Сам полет я помню смутно. Аэропланчик сильно болтало в воздухе, я сильно потел. Лелька с трудом могла управлять машиной. Тело все же ей повиновалось плохо. Когда взлетели, она передала управление мне, и постоянно контролировала, подсказывала. На посадке опять взяла инициативу в свои руки, если так можно выразиться. Удивительно, но приземлились мы относительно нормально. Козланули конечно, как же без этого, но в пределах нормы.

Инструктор и технический состав не скрывали своей радости, бережно извлекли наше тело из кабины. Как пишут в титрах художественных фильмов: животные при съемках не пострадали. В нашем случае самолет также оказался невредимым. Моя напарница даже обрадовалось, похоже, полоса технокатастроф оказалась в прошлом. Как я понял, зачет мы сдали. Этот экзамен стоил Лельке огромных усилий, и целые сутки приходила в себя. Да и ее непонятная мне конфронтация постепенно начала спадать до нулевой точки. А через несколько дней мы уже со смехом вспоминали полет на УТ. Я честно признался ей, что летчика из меня не получится. Вообще, мне повезло оказаться в ней.

Если убрать физиологические специфические моменты, то Лелькино юное тело было до удивления гибким, пластичным. А, я хоть и был самым настоящим паразитом – подселенцем, но тоже привнес немного полезного. Мы вместе стали намного сильнее, быстрее и сообразительнее. На занятиях по стрельбе мы с двух рук из пистолетов легко поражали все мишени в десятку. Со стороны казалось, что мы стреляли из автомата. Также с двух рук метали ножи, и все, что могло воткнуться. Вплоть до больших лопат и вил, включая плотницкий инструмент в виде топора, стамесок, и, даже гвоздодера. Инструктор по рукопашному бою тоже был в восторге от наших достижений, и мечтал нас выпустить на закрытый чемпионат по армейскому самбо. С каждым днем приближался выпуск, и нагрузки, и без того огромные, возросли.

Все курсанты из последних сил дотягивали до вечерней поверки, и после отбоя сразу же отключались. А утром опять начиналась гонка. Мало того, что мы от физических нагрузок, тренировок и занятий практически высохли, и форма уже болталась на нас словно на огородных пугалах, нас продолжали безжалостно гонять, будто мы законченные троцкисты. Держались на одной силе воли. Преподаватели дисциплин химии, физики, электротехники, иностранного языка также записались в садисты. Мне по любому было легче, чем всем курсантам. Все таки, багаж знаний у меня был солидный. Однако расслабляться не приходилось. Складывалось такое впечатление, что в закрытую школу НКВД затесались скрытые враги народа, и наш выпуск захотели уморить, чем принести вред Красной Армии. А здесь на нас свалилась еще одна напасть. Руководство наркомата обороны решило провести учения для разведывательно – диверсионных групп. В нем приняли участие представители почти всех родов войск. От нас потребовали даже две группы. Первую составили из парней, куда вошел мой добрый приятель Сергей, а вторая была полностью девчачьей.