Сержант Каро - [6]

Тридцати двух лет от роду он был призван на военную службу. Участвовал в первой мировой. Заработал Георгиевский крест и тяжелые увечья, — ранило его в живот и в колено. В госпитале, когда очнулся, вспомнил вдруг, что награда схожа с постылыми крестами, опоясавшими отчий дом…

Возвращение домой не принесло ему радости: отца и мать он в живых уже не застал. Справа от входа в дом увидел два холмика и молоденькие ивы над ними. Не успел он вернуться домой, как забрили младшего. Время железным обручем сдавливало ему горло. И остался Михаил один на один с Георгиевским и кладбищенскими крестами. Один на один с отчим домом и кладбищенским запустением. Люди предавали земле своих близких, и всякий раз раны его саднили нестерпимой болью, бередили душу.

Как-то воскресным утром присутствовал он на похоронах георгиевского кавалера — подполковника Грицая. Героя хоронили с большими почестями. Он смотрел на его молодую вдову, и глаза щипало от слез. «Что это, жалость к себе или тоска по уходящей молодости, по жизни, загубленной войной?» — спрашивал он самого себя и не находил ответа. А ответ стучал в висках, копошился в ранах, все еще дающих знать о себе.

Могила подполковника оказалась почти рядом с его домом. Чуть ли не каждый день приходила вдова, навещала своего усопшего друга и до самой темноты исходила слезами. Сидя неподалеку, на черном мраморе чьего-то надгробия, он скорбел с этой убитой горем женщиной. Вечером он провожал ее в город и возвращался печальный и задумчивый. С отрывного календаря времени облетали лепестки горя… Вскоре на могильном холмике подполковника встало надгробие с выбитыми на нем тремя крестами полного георгиевского кавалера. А еще он, кладбищенский сторож, выяснил, что зовут ее — Нина Авдеевна.

В одно из своих посещений женщина глянула на него из-под черной вуали.

— Как вас величают? — спросила она полушепотом.

— Михаил Васильевич, — ответил он, не поднимая глаз.

— Доброе у вас сердце! — обронила она доверительно.

— В маму пошел, — обласкал себя Михаил.

— Она жива?

Он молча кивнул на ивы у порога.

— Так вы здесь один живете? — спросила вдова, и в голосе ее, грудном и красивом, прозвучало недоумение.

— Один, брат на фронте…

И, как обычно, пошел провожать ее. На обратном пути мысли сбивали с ног, кровь что-то нашептывала одичалому сердцу, стаскивая с него покров застенчивости. Ночью — во сне, днем — у могилы подполковника снова увидел ее. Клубок желаний завязывался туже.

— Миша, — сказала она, прощаясь, румянец жизни заливал ее лицо, — значит, можно привыкнуть и к кладбищенскому ужасу?..

Он пожал плечами. Отметил про себя, что эта простота обращения снимает с него путы, оставляет надежду на что-то, тайный смысл которого сразу постичь невозможно.

— Можно…

Он так и не понял, что их сблизило — одиночество или все эти встречи? Понял одно: эта пышущая здоровьем и красотой женщина смущает его. Осознал, что в жизни его происходит что-то новое, еще не изведанное. Что-то невнятно ворочалось в горле, переполняя его страхом и какой-то исполинской радостью. Это чувство окрепло, когда он увидел ее однажды без траурной накидки. Удостоив беглого взгляда надгробие георгиевского кавалера, она пришла, села рядом.

— Грустно одной, — сказала, не отводя глаз.

— Грустно! — согласился Михаил.

— Ты зря тут пропадаешь сторожем! — прошелестела она чуть влажными губами и обдала его взглядом, в котором тепла было не меньше, чем в ее руке, уже минуту лежащей на его колене.

Захмелел Михаил, но не растерялся.

— Кому-то и посторожить надо. Место это я от отца унаследовал.

Позже, когда взошла луна и вытянулись тени от надгробий, он ввел ее в дом. Так Нина Авдеевна вошла в его жизнь. В доме стало теплее, он засиял, засмеялся, стал светиться, и — отступило кладбище, а жизнь стала единственным и полнокровным хозяином дома. Михаил уже не пытался разобраться в происходящем. Он полюбил. Чего ради она бросила все и пришла сюда, жить с ним?! Пытался найти объяснение и не мог найти ответа на тысячи вопросов, которые не смел задать ни ей, ни себе.

Женщины всегда казались ему существами непонятными и загадочными. Он всегда робел в их присутствии и даже чурался их. Нину же — любил без памяти. Любил и испытывал неясный страх перед нею. Безграничная сила таилась в этой благородных черт женщине. Она обдала его нежностью и превратила этот задыхающийся в царстве смерти маленький домик в островок счастья, оазис отдохновения.

Вечера коротали в молчании. Нина не сводила глаз с могилы мужа, он подолгу смотрел на ивы. Потом ложились на кресты могил бледные отсветы лунного света. Тени надгробий высовывали языки и потешались над скоротечным счастьем живущих.

Так прошли три года.

Как-то утром в окно постучали. Михаил подошел к окну. Под ивами стоял брат — уже офицер. Лицо его было залито лучами рассветного солнца. Брат улыбнулся брату. Брат бросился в объятья брата.

— Боже, какая радость!..

— Михаил!..

Они долго стояли обнявшись. Их слитная тень добежала до ив и замерла. Будь живы родители… Сергей повзрослел, возмужал. Движенья, речь, манеры — все в нем изменилось. Перед Михаилом стоял тот же и уже чуточку не тот человек, кого он знал как младшего брата. Взгляд Сергея упал на спящую женщину, золотистые локоны которой рассыпались по подушке вперемежку с рыжими лохмами солнца.