Серые пчелы - [15]

Оглянулся Сергеич на кухонную дверь.

– А где ты чайник кипятишь? – спросил.

– Как где? На кухне! – ответил хозяин, уже усевшись за стол.

Присел и Сергеич напротив Пашки. Придвинул к себе чашку с кофе.

– Так у тебя там, значит, еще одна печка стоит? – спросил, кивнув в сторону кухни, Сергеич.

– А тебе чего? – удивился Пашка. – Ну стоит себе! Тебе мешает?

– Нет, чего она мне мешать будет? – Сергеич пожал плечами. – Я вот все на одной печке делаю: и еду, и тепло в дом! Уголь экономлю.

– Ты на одной, я – на двух! Какая разница! Может, завидуешь? Ты, я вижу, уже на труп свой насмотрелся! – Пашка кивнул на бинокль, который сам же на диван бросил.

– Ага! Я его снегом накрыл.

– Что, ползал туда? – Глаза хозяина дома стали на мгновение круглыми, как пятаки.

– Ага. Что ж мне, каждый день ходить да пялиться на него! А так и мне спокойнее, и ему.

– Ну ты даешь! – Пашка мотнул головой. – Я бы ни в жизнь под пули не полез!

Посмотрел Сергеич в глаза Пашке скептически и ничего на это не сказал. Только вдруг голод ощутил в животе. А потому губы надул недовольно.

– Что-то есть захотелось, – сказал.

Пашка молча баночку с медом с кухни принес – ту самую, что ему Сергеич подарил. А еще принес батон белого хлеба, ложки и нож.

На весу нарезал три ломтя от батона, прямо на скатерть опустил.

Намазал Сергеич меда своего на хлеб Пашкин, откусил.

«Интересно, откуда это у него хлеб взялся?» – подумал.

Вернувшись домой, свечу на столе зажег. Сходил во двор за углем. Заглянул на кухню. Потянул на себя дверцу холодильника. Внутри было пусто и темно, а в дверце на дырчатой полочке для яиц лежала высохшая головку чеснока.

Попробовал себя положительными мыслями отвлечь. Заглянул в тумбу кухонную – там в трехлитровых банках, закрытых пластиковыми крышками, хранились и гречка, и вермишель, и пшенка. Черт его знает, насколько всего этого хватит? Да ведь он и ест не так много, так что хватит пока! Сытым он будет. А вот радости эта еда не приносит! Скучная она!

«Яиц бы где взять!» – размечтался Сергеич.

И стало ему тоскливо до внутреннего холода. Понял он, что уже несколько месяцев яиц куриных не ел.

Вспомнил, сколько раньше живности в их селе было. Да и сам он кур держал. А у соседей кроме кур и гусей две козы и корова в хозяйстве имелись! И когда соседи ближние уезжали, куры еще оставались. Он тогда по просьбе соседей кормил их и яйца себе забирал. Корм они тоже ему оставили – два мешка! А потом сосед вернулся – затишье было, не стреляли. Вернулся на «ниве» с прицепом и с клетками. Посадил кур в клетки и увез. Даже не зашел! Корма с треть мешка осталось. А кормить больше некого.

«Вот бы сейчас глазунью, – подумал Сергеич. – Или три яйца вкрутую…»

Подсыпал угля в буржуйку, чайник сверху поставил.

«Откуда ж это он батон взял? – подумал о Пашке. – А может, у него там кто-то прятался, на кухне? Тот, кто ему батон принес?»

Вспомнил он, как Пашка не сразу его в дом пустил.

«Точно, прятал кого-то! – решил Сергеич. – Того, кто ему и батон, и кофе, и «много чего» принес! Интересно, за какие-такие заслуги?»

Было б в селе электричество, жил бы он сейчас легче и бездумнее, без ненужных переживаний и подозрений! Смотрел бы до сна телевизор. В холодильнике бы кастрюлю с вермишелью готовой держал. А когда бы есть хотел, бросал бы вермишель на сковородку и разбивал бы в нее два яйца!

– Тьфу ты! – выдохнул раздраженно Сергеич. – Дались мне эти яйца!

Но не думать о них у него не получалось. Яйца продолжали его преследовать, как нечто бесценное и одновременно достижимое!

«А чего? – подумал он. – До Светлого три кэмэ, сейчас уже темно, но еще не вечер! Там людей много! И бабка Настасья, которую он знает и у которой кур и живности полный двор! А почему не взять с собой литр меда и не поменять на яйца? Сколько той дороги, тем более, что дорога до Светлого ровная и прямая, с украинских позиций не видная, и от Каруселино за гребнем невысокого холма спрятанная».

Загорелся Сергеич идеей похода в соседнее село, где он с прошлой осени не бывал.

Собрался, обулся-оделся. В сумке – две литровки меда. На руках – рукавицы. Впереди – дорога темная.

13

Страх – штука невидимая, тонкая и разная. Как вирус или бактерия. Его можно и с воздухом вдохнуть, и с водой или водкой случайно выпить, и через уши, через слух заполучить, и уж точно глазами увидеть можно так ярко, что в глазах его отражение останется даже тогда, когда сам страх уже исчезнет.

Мысли о страхе сами возникли у Сергеича, когда он уже с полкилометра по нетронутой в последние месяцы ни ногами, ни колесами дороге прошел. Она, дорога, лежала ровненькая, как под гигантскую линейку Богом проведенная. Слева посадка – голые клены, липы и абрикосовые деревья вперемежку. Перед ней поле, за ней еще одна грунтовка для сельхозтехники, а дальше снова поле, только уже вверх поднимающееся, туда, к Ждановке. Справа небольшой подъем и по гребню возвышенности – ближний горизонт, до которого рукой подать. Дальше, за горизонтом, поля на километров пять тянутся аж до хутора Заячий. Хутор этот уже в «дэнээрии», только вроде как пустой он стоит. Домов там пять или шесть, не больше. Может, поэтому Светлое и живет себе почти так же, как до войны. Ни сепаратистов поблизости нет, ни армии украинской. Поэтому почти никто и не уехал. Ушло несколько мужиков к донецкой братве, чтобы против Украины воевать. А двое – участковый и директор школы – наоборот, в украинскую армию записались. Испугались, наверное, что вырежут их ночью за то, что местной властью считались. Теперь там никакой власти нет, но и тихо! Хотя там и раньше тихо было, так что власть тут ни при чем. Ее что есть, что нет, все одно! Просто народ мирный и на себе и своем хозяйстве, а не на политике сосредоточенный.