Сервер и дракон - [45]

Планеты и слова

Сешат – планета книг, планета чтения и письма. Жители Сешат не только записывают каждый момент своего бодрствования, они еще и создают машины, которые умеют писать жизнь. В качестве чернил на Сешат могут использоваться стволовые клетки, пластик или сталь, и поэтому слова могут стать плотью и пищей, разноцветными конфетами и оружием. На Сешат можно съесть шоколадное суфле в форме своего сна, а ясноглазый древний шоколатье может обзавестись новым сердцем, которое само по себе будет словом, обретшим плоть. Каждый предмет на Сешат умеет писать и штампует бесконечные идиотские истории о том, каково быть коровой, упаковкой таблеток или бутылкой вина. И, конечно же, геномы живых существ также читаются и пишутся: теломеры в клетках сешатианцев копируются, расширяются и переписываются крошечными молекулярными писцами, поэтому жители Сешат живут почти так же долго, как книги.

Неудивительно, что Сешат переполнена, что свалки полны обломков пластика, что все сети стонут от чуши, которую несут спам-боты, что холодильники и сирены имеют литературные амбиции, что из пастей секвенаторов ДНК течет и течет бесконечный тетраграмматон Вавилонской библиотеки и что всему этому не видно конца.

Тем не менее сешатианцам очень хочется почитать что-нибудь новенькое. Они придумали книги с золотыми страницами, в которых может писать сама Вселенная: книги, где атомы золота вытесняются частицами темной материи и оставляют след в бережно созданных нитях ДНК. Это позволяет потокам тьмы тоже быть прочитанными и интерпретированными. Идут века, незримые чернила нейтралино и аксионов высыхают и образуют слова на золотых страницах, слова, которые говорят о кораблях, которые можно было бы выстроить, чтобы проследить каждый вихрь и каждую букву в пустоте и превратить темные фразы в свет. Люди Сешат, затаив дыхание, надеются, что их планета станет первой строчкой в священной книге или хотя бы крючком, который зацепит нить, а не неизбежной финальной точкой.

Планеты и руины

Циви – безмолвная планета. Ее пустые города давно стали великолепными руинами, высящимися даже над горами: космические башни и лифты, космические фонтаны, пусковые петли, рельсотороны, разгонные двигатели, слингатроны, космические самолеты, небесные якоря, потускневшие излучатели лазерных двигательных установок, все еще обслуживаемые терпеливыми машинами, но потихоньку разрушающимися.

Легко подумать, что Циви – иссохшая плацента какого-то древнего младенца. Но на дне океана, сером и бесцветном, будто отражение лунной поверхности, искореженные осколки огромных двигателей превращаются в коралловые замки, их жесткие очертания смягчаются и нарушаются кольчатыми полипами и разноцветными завитками.

На континентах Циви с неба иногда спускаются огромные надутые шары из драгоценного металла. Они сделаны из платины, добытой в поясе астероидов неутомимыми роботами, расплавленной солнечным светом в зоне нулевой гравитации, сросшейся в пористые сферы, похожие на гигантские металлические безоары, и отправленной на Циви. Шары падают со скоростью едва ли не в сотню миль в час в тропические леса и океаны и в тихие заросшие города. Они рушатся на землю с нежным стуком и становятся домами для насекомых, птиц, мхов и лишайников.

Под землей и океанами Циви светятся бесконечные стеклянные нити, и мысли древних машин ползут по ним, медленно становясь чем-то новым.

Руины Циви – это строительные леса. Однажды жизнь вновь вырастет на них, вновь потянется вверх и оставит за собой свои собственные руины. Очередную строку на бесконечном палимпсесте Циви.

– Мне кажется, – говорит темный корабль субразуму, медленно начиная что-то понимать, – что все планеты, которые ты описываешь, имеют что-то общее. На самом деле они определяются не тем, что ты говоришь, а тем, что осталось несказанным. Они все – наше начало, наш дом.

Субразум улыбается в пустыне корабельного разума, и в ее глазах видны белые облака, и голубые океаны, и бесконечная зелень.

– Я поэтому сомневаюсь? Потому что не могу отпустить прошлое? Потому что я был собран Контролером неправильно, я хромой посол, спотыкающийся, не успев сделать ни одного шага? Ты – часть меня, которая все еще тоскует по дому? Часть, которая определяет все сущее через то, что остается после него?

Император не хочет отправлять непослушного, но любимого визиря на плаху. Корабль созывает автохирургов, чтобы вырезать этот пережиток, чтобы разорвать нить, которая держит его.

Но субразум только качает головой.

– Дом – это просто самое ясное зеркало, в котором можно увидеть то, что ты ищешь, корабль. Напомнить о чем-то, что ты забыл.

– И что же это?

Хирурги стоят рядом с фрактальными ножами наготове, ожидая только приказа корабля – вырезать и отменить.

– Чтобы быть послом, нужно только одно, – говорит субразум.

Не обращая внимания на хирургов, она бросается в основной разум темного корабля и обнимает его. Ее кожа тепла от солнца, она пахнет песком и экзотическими специями, потом и ветром. Субразум растворяется в потоке разума темного корабля, и Корабль вдруг наполняет та радость, которую испытывает путник, увидев пурпурные горы на новом горизонте, впервые услышав голоса незнакомого города, любуясь громоподобным великолепием ракеты, взлетающей к небу на рассвете. И когда темные пальцы гравитации 61 Лебедя бросают его в пустоту между галактиками, он понимает, что это чувство – единственное, что действительно стоит сохранить, единственная константа в изменчивых мирах Сети, сотканных из желаний, страхов и тоски по бесконечности.