Сервантес - [102]

Сведения о Северной Европе Сервантес черпал из литературы как научной, так и художественной, изобилующей фантастикой, выдумкой и компиляцией. Одним из подлинных исследований, которым, вероятно, пользовался дон Мигель, является труд упсальского епископа и ученого Улава Магнуса «Истории северных народов, рассказ о жизни северных племен, об их расселении, занятиях, нравах, обычаях, познаниях и ремеслах, образе правления и существования, войнах…».

Этот фолиант, прекрасно оформленный, был для читателей XIV–XVII веков одним из образцов правдивого описания неизведанных и далеких северных стран, хотя и не лишенных известной доли фантазии и даже фантастичности. Магнус, например, пишет, что у берегов Норвегии водится страшное морское чудовище, которое топит корабли, что отражено в романе писателя.

«Странствия Персилеса и Сихизмунды» можно охарактеризовать словами К. Державина: «Сервантес охватил в своем романе картину жизни, которая предстает в „Странствиях Персилеса и Сихизмунды“ в двойном аспекте: „натурально“ — такой, какова она есть, со всеми ее каждодневными тревогами и событиями, и „сказочно“ — преображенная фантазией художника в зрелище необычайных событий, которые таят в себе высокий и значительный смысл».

Роман Сервантеса имел успех. В 1617 году в Испании появились еще восемь его изданий, не считая первого. В следующем году он был дважды переведен на французский язык (Франсуа де Россе и Додигье), в 1619-м — анонимом на английский, в 1629-м — Франческо Эллио перевел роман на итальянский, а через 100 с лишним лет, в 1746 году, он появился на немецком. На русском языке отдельные повести из «Персилеса», выполненные в переводе с французского издания Е. Харламовым, изданы в 1781 году. Подтверждением популярности «Странствий Персилеса и Сихизмунды» служили также многочисленные драматургические постановки по мотивам произведения, а также романные подражания как испанских, так и иностранных авторов.

Но со временем о «Персилесе» забыли. И лишь на рубеже XIX–XX веков снова пробудился интерес к последнему роману Сервантеса. Хотя он остается, если так можно выразиться, до сих пор «недопонятым» и недостаточно изученным.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сервантес уже давно болел. Он страдал, как думал сам, водянкой.^{231} Об этом он поведал нам в «Прологе» к последнему роману во время разговора со студентом: «…мы не спеша поехали дальше, и, как скоро у нас зашел разговор о моей болезни, добрый студент отнял у меня всякую надежду на выздоровление, сказав: „Болезнь ваша именуется водянкой, и ее не излечить всеми водами океана, если б даже вы стали принимать их по капле. Впрочем, сеньор Сервантес, пейте умеренно, не забывайте про еду, и вы поправитесь без всяких лекарств. — Это мне говорили многие, — возразил я, — однако ж не пить я не могу, ибо это значит отказать себе в том удовольствии, ради которого я словно появился на свет божий. Дни мои сочтены, равно как и удары моего пульса, который, судя по записям, перестанет биться самое позднее в ближайший воскресный день, и то будет последний день моей жизни“». Писатель предчувствовал свою кончину и буквально знал день, в который ему суждено перейти в мир иной.

Симптомы болезни, которую он описывает, похожи больше всего на диабет, менее вероятно — цирроз печени. Заболевания, которые в ту эпоху не диагностировали, равно как и не лечили.

Писатель болел уже несколько лет, и недуг сильно прогрессировал. Еще полгода назад он был полон самых разнообразных творческих проектов, о которых мы знаем из сервантесовских прологов и посвящений, предполагая написать: комедию «Обман зрения» («Engano a los hojos»), роман «Достославный Бернардо» («El famoso Bernardo»), навеянный, скорее всего, подвигами Бернардо дель Карпьо,^{232} и наконец — «вечную» вторую часть «Галатеи». И еще собирался выпустить сборник новелл «Недели в саду» («Las semanas del jardin»).

Видимо, до самых последних дней Сервантес все же надеялся если и не на выздоровление, то, по крайней мере, на отсрочку. В «Прологе» к «Персилесу» у писателя проскальзывает мысль: «А вдруг да настанет такая пора, когда, связав порванную нить, я доскажу все, чего здесь недостает и что следовало бы сказать?»

Исследователи буквально «перепахали» все архивы в поисках этих многочисленных «анонсов» дона Мигеля, но ничего не обнаружили. Похоже, это были лишь благие намерения, и речь шла даже не о черновиках, а лишь о набросках произведений.

Время от времени исследователи натыкаются в архивной пыли на текстовые фрагменты, которые, как они пытаются доказать, принадлежат «неопубликованному» Сервантесу. Такова, например, севильская находка американца Даниэля Эйзенберга, которую он мыслит как кусок из «Недель в саду», хотя этому нет достаточно веских подтверждений.

Долгое время считалось фактом, что на исходе своей последней зимы дон Мигель, предчувствуя близкий конец, собирался поехать и проститься со своими покровителями. Это доказывает письмо от 26 марта 1616 года, написанное рукой Сервантеса и адресованное одному из своих покровителей — родственнику графа де Лемоса кардиналу Сандовалю-и-Рохасу, архиепископу Толедо. Сейчас доказано, что это письмо является фальсификацией.