Серпантин - [10]

Темнота, впрочем, была теперь неполной. На пригорке включился фонарь.

Рядом с фонарём была трансформаторная будка, и теперь, когда все дневные звуки утихли, слышалось громкое жужжание.

От распределителя провода шли куда-то вправо, в сторону мыса, за которым, по идее, должна была находиться старая правительственная резиденция.

Где во время путча был вроде бы как заперт Михаил Горбачёв.

Линецкий, используя в качестве молотка булыжник, попытался вогнать в гальку колышек, но дождь перестал моросить, и он решил спать под открытым небом.

Было тепло, капли слепого дождя мгновенно высохли. Вокруг снова лежали сухие круглые валуны, посыпанные тальком, как попки младенцев...

— Спишь? — тихо спросил Переверзев.

— Нет, — сказал Линецкий, и Переверзев зажёг фонарик:

— Вода что-то не очень, — вздохнул он, — я думал, она здесь будет чище.

Через минуту метафизкультурник уже дрыхнул.

А Линецкий не мог никак выключить звук, доносившийся из трансформаторной будки. Вроде бы пейзаж был лишён всех признаков цивилизации — при свете это напоминало панораму в музее природы, «Мир за миллиард лет до нашей эры», или что-то в этом роде... Море, глыбы, можжевельник... Ну при чём тут этот зуммер? Или — о чём?

О ком и о чём...

Линецкий думал было встать и пойти по берегу, потащить за собой спальник... Пойти — это, конечно, не получится, по этим глыбам надо будет пробираться осторожно, кое-где на четвереньках... Чтобы не упасть и не ударить мозжечок...

Лень вставать, вот если бы как-то так перекатиться... Примоститься где-нибудь там на плоском камне, подальше от этой огромной жужелицы...

Но он понимал, что причина бессонницы не столько в трансформаторе... В конце концов трансформатор гудел не громче, чем старый холодильник в его квартире. Но напоминал что-то совсем другое... Линецкий вдруг вспомнил похороны школьного приятеля, который не так давно покончил с собой... Глебова хоронили на далёком новом кладбище, которое выглядело как чистое поле. Но почему-то прямо над свежевырытой могилой нависали высоковольтные провода. И слышно было громкое жужжание. Непонятно было, почему могила должна была быть вырыта прямо под этими проводами, когда вокруг столько свободного места. Как будто Глебова хоронили в облаке электронного смога.

Электричество всегда представлялось Линецкому настолько таинственным, что поневоле приходили в голову мысли... Хотя мыслями их нельзя было бы назвать... Просто в памяти всплывали фразы, которые проникали в разговорную речь, когда они были одноклассниками... «Мертві бджоли не гудуть i не потiють...» Или анекдоты типа: «Что нужно делать в случае ядерной войны?» «Спокойно превратиться в пучок быстрых электронов и атаковать противника».

При жизни Глебов выращивал кристаллы в научно-исследовательском институте.

Фианиты, или что-то в этом роде... Алмаз и пепел... День чудесный...

Странно было думать об алмазах, глядя на безжизненное тело Глебова, которое к моменту похорон уже наполовину разложилось.

Кто-то в своей речи повторял вехи его жизненного пути: школа, университет, защита на кафедре физики твёрдого тела...

Последние годы они редко виделись, но когда-то были близкими друзьями, даже после школы... Ссорились последний раз в пятом классе. Глебов начал чем-то возмущаться, Линецкий сказал ему: «Не возникай!» Все слова теперь имели другой смысл... Трансформатор больше не гудел, кто-то листал тетрадь с рисунками, на которых были изображены машущие руками и ногами человечки. Белобрысые и белозубые, как гимнасты на параде тридцатых годов... Линецкий снова попытался вогнать в гальку колышек, но валун, которым он ударил по металлу, раскололся, по руке потекла жидкость, вызвавшая омерзение. Это был белок... Вокруг — это была не галька, а яйца каких-то существ... В лучшем случае, страусов... В худшем — динозавров... Хотя, кто знает, что лучше... У страусов яйца высиживает самец... То есть всё, что было дальше, зависело от того, чьи яйца... Но этого, как и многого другого, Линецкий не смог вспомнить... Был ли это сон во сне, или он на самом деле просыпался, а потом засыпал... Под утро ему приснился сон, в котором было что-то вроде «однополого секса». Или просто полого — несмотря на то, что секс был оральным, у партнёра не было лица...

Но был, очевидно, рот... «Птеродактили, педерасты, абстрактисты...» — бормотал Линецкий, не в силах всё вспомнить... Сны разом засветились на солнце, как фотоплёнка...

На миг на сетчатке проступил «Крик» Мунка... И всё рассеялось... Но ещё не совсем проснулся... Куда-то просунул голову, невозможно понять, с какой она теперь стороны... К примеру, вот эти самки... Кажется, что они наяву... А, вот чья палатка лежала под целлофаном, — продирая глаз, думал Линецкий, — а вон и камрад замер, потянувшись... Статуя «Бронзовый век», Эрмитаж... Нет-нет, наш физрук покрепче «Давида»... Давид по сравнению с ним жалкий задохлик... Голиаф... А что пенис? А пенис — как у греческой статуи... Но он не стесняется... Может быть, даже специально не прикрывает, чтобы побороть комплексы... Ландау ходил с яблоком на шляпе... Но при чём тут Ландау? Потому что Давидович? Или всё дело в шляпе? Которая предохраняла Дау... От падения яблока на голову... И умер Ньютон в Ландау галантном... Правда, в оригинале — Коперник... А шляпа в теории сновидений означала женские гениталии... Но это было в теории... А на практике я уже проснулся... И нет ни шляп, ни гениталий... То есть гениталии у них, может, и есть, и может быть, даже женские...