Серп Земли. Баллада о вечном древе - [6]

— Пять… пять… пять…

«Все в порядке». Но что это? Уж не ослышался ли он?

— Три… три… три…

«Неужели? Разгерметизация? Обморок от перегрузок?»

— «Кедр», отвечайте! На связь, «Кедр»! — громко позвал Королев, стиснув бессильный микрофон.

В ответ нечленораздельно шипели динамики, и солнце — невидимое из бункера солнце — падало, чернело на глазах, превращаясь в пепел.

Королев резко встал, с расширенными глазами приблизился к оператору, как будто от того зависело, что передаст телеметрия.

— Ну?!

— Пять! — не веря глазам, прошептал оператор. — Опять сплошные пятерки!..

И тут же словно в подтверждение его слов зазвучал родной долгожданный голос:

— Вижу Землю! Красота-то какая!

Королев мешковато опустился в кресло.

— Никаких троек не было, просто сбой на ленте связи, — сказал один из инженеров, выяснявший причину неполадок.

— Ничего себе — просто, — устало усмехнулся Королев.

Дальше все происходило еще стремительнее, как будто время гналось теперь за кораблем, замыкающим легендарный свой виток. Верилось и не верилось, но надо было, черт побери, верить хотя бы слезам тех, кто одновременно смеялся и кричал «ура». «Восток» благополучно сел возле какой-то деревни Смеловка, где-то юго-западнее города Энгельса… Неужели Гагарин был уже на Земле?

Нет, умом понимал, а сердцем все-таки не верил, когда уже на берегу Волги, на гребне крутого откоса, увидел обугленное, едва остывшее ядро, словно доброшенное сюда выстрелом из невидимой гигантской пушки.

— Жив! Жив! Здоров! И никаких повреждений!..

— Не верю, не верю, пока не увижу! — не то шутя, не то серьезно отмахивался Королев.

Они увиделись лишь через час — на другом конце освещенного зала Юрий выглянул из толпы и, расталкивая репортеров, кинулся, скользнув по паркету, прямо в объятия Королева.

А на другое утро, когда, оставшись наконец-то вдвоем, шли по берегу Волги, вдыхая запах весенней, тронутой первой пахотой земли, Королев поглядел в небо, набухшее тучкой, и сказал:

— А ведь я сам мечтал, Юра, честное слово…

— Вы еще полетите, — засмеялся Гагарин. — Сами же сказали, по профсоюзной путевке. Впрочем, вы уже летали…

И, засмущавшись отчего-то, будто хотел и не хотел открыть тайну, достал из нагрудного кармана новенькой шинели с майорскими погонами фотографию — маленькую, сделанную, очевидно, любителем.

— Это вы, — проговорил он, протягивая ее Королеву, — вы летали вместе со мной…

Королев едва узнал себя в молодом еще человеке, похожем не то на летчика, не то на полярника, в кожаной довоенной фуражке. Фотокарточка гирдовских времен. Но как она попала к Гагарину, и действительно ли он брал ее в космос?

— Ну уж, ну уж, — сказал Королев то ли одобрительно, то ли недоверчиво, постеснявшись почему-то об этом спросить…

Спустя семь лет эту фотокарточку извлекли из гагаринского портмоне, найденного там, где теперь над обелиском, похожим на винт самолета, склонились березы…

ГОЛОС ЛАЙКИ

Странное чувство испытывал Владимир Иванович, приходя в виварий. Порой ему казалось, будто собаки знают, для чего они здесь находятся. В этих приподнятых над землею, стоящих как бы на куриных ножках домиках протекала своя — не хотелось сказать собачья, — но какая-то удивительная и недоступная пониманию людей жизнь, жизнь, очень похожая на зоопарковую и в то же время решительно от нее отличавшаяся.

Сейчас подошло время обеда, и собаки, еще десять минут назад резво носившиеся по газонам и асфальтовым дорожкам своего двора, без понукания вернулись в домики. Голод не тетка, и стригущие уши и нетерпеливые глаза повернуты в одном направлении: к входу в виварий. Владимир Иванович пропущен почти равнодушно — знают, что он не по обеденной части, — а вот следующего за ним служителя в синем халате надо приветствовать стоя. И хвостом веселей, веселей, глядишь, и стукнется в миску что помясистей, хотя первое — пшенный суп — для всех одинаково.

Впрочем, не для всех. Старожилы и внимания не обратили, а новенькая Пальма сразу уши навострила, стрельнула ревнивым взглядом — от соседнего домика плеснул в нос наивкуснейший запах колбасы: мне похлебку, а Гильде колбасу? это по какому такому случаю, за какие такие заслуги?

Как объяснить ей, Пальме, что Гильда три дня и три ночи прожила в особой, совершенно темной конуре — сурдокамере. Владимир Иванович вспомнил сейчас то, от чего становилось не по себе: когда наконец дверцу сурдокамеры открыли и из нее после долгих просьб и уговоров высунулась помятая мордашка, собачьи глаза были полны обиды. Не надо бы Пальме удивляться и другому — почему вместо положенного всем пшенного супа куриный бульон был налит в миску Марсианки. Она лизнула и отвернулась — не до бульона: не так-то просто десять минут прокружиться на центрифуге. Это тебе не карусели на детской площадке, куда ради смеха усадят иной раз ребятишки… Наверное, Марсианка перехватила завистливый взгляд незнакомки. Ткнулась в сетку носом, вяло тявкнула, как будто про себя. Что она ей сказала? «Посмотрим, как у тебя получится, милая»?

Да, своя, полная непонятного общения жизнь протекала в виварии. И, направляясь сейчас к самому, можно сказать, главному на сей день домику, Владимир Иванович видел эту жизнь во всех вроде бы и привычных и каждый раз вновь открываемых подробностях.