Серп - [44]

— Из дневника почтенного серпа Кюри

15 Ничейная полоса

Поезд мчался сквозь промозглую ночь, и дождь струился по вагонным стеклам, искажая свет фонарей снаружи. А потом фонари и вовсе исчезли. Роуэн знал, что поезд просто идет по сельской местности; однако тьма за окном могла бы с тем же успехом быть тьмой безвоздушного космического пространства.

— Я на это не пойду, — проговорила Цитра, нарушив молчание, которое они хранили с самого момента закрытия конклава. — Им меня не заставить!

Фарадей не промолвил ни слова. Он даже не смотрел на нее. Поэтому Роуэн взял на себя труд ответить:

— Еще как заставят.

Наконец Фарадей поднял на них глаза.

— Роуэн прав, — сказал он. — Они найдут кнопку, которая вынудит тебя плясать, и ты будешь плясать, независимо от того, насколько ужасна будет музыка.

Цитра пнула ногой пустое сиденье напротив.

— Почему они такие бессердечные? За что они так нас ненавидят?!

— Ну, не все такие, — возразил Роуэн. — И вообще я думаю, что дело тут вовсе не в нас…

В самом деле, Фарадея все глубоко уважали; и хотя он сегодня не выступил против Годдарда напрямую, его отношение к этому человеку ни для кого не было тайной. Наверняка Годдард рассматривал Фарадея как угрозу, и нападение на Роуэна и Цитру было предупреждающим выстрелом.

— А если мы оба провалимся? — предположила Цитра. — Если мы оба окажемся дрянными учениками, то они не смогут выбрать ни того, ни другого.

— Они все равно выберут, — ответил Фарадей с категоричностью, не оставляющей места для сомнений. — Как бы плохо вы ни выступили, они выберут одного из вас, хотя бы ради того, чтобы насладиться спектаклем. — Он скривился от отвращения. — И чтобы создать прецедент.

— Уверен на все сто: у Годдарда хватит друзей, чтобы это обеспечить, — сказал Роуэн. — Думаю, Верховный Клинок тоже на его стороне.

— Воистину. — Серп Фарадей тяжело вздохнул. — Никогда еще в коллегии не было столько шестеренок внутри шестеренок.

Роуэн закрыл глаза. Он хотел бы так же закрыть и свое сознание, чтобы спрятаться от собственных мыслей. «Через восемь месяцев Цитра меня убьет, — подумал он. — Или я убью ее». Если назвать убийство «прополкой», оно от этого не перестанет быть убийством. Он любил Цитру, но достаточно ли, чтобы пожертвовать собой и дать ей выиграть? Цитра-то наверняка не отступит!

Открыв глаза, он обнаружил, что девушка смотрит на него. Она не отвела взгляд.

— Роуэн, — начала она, — что бы ни случилось, знай…

— Стоп! — оборвал ее Роуэн. — Не надо.

Остаток пути они проделали в молчании.

• • •

Цитра, которую и без того нельзя было назвать соней, в ночь после возвращения домой почти не спала. Стоило только ей забыться, как образы серпов, увиденных ею на конклаве — и мудрых, и злокозненных, и сострадательных, и безразличных — наполняли даже эти намеки на сны, и она тут же просыпалась. Такую тонкую задачу, как подрезка древа человечества, нельзя ставить в зависимость от причуд исполняющей ее личности. Серпы должны стоять выше мелкой грызни, так же, как они возвышаются над законом. Фарадей был, безусловно, из таких. Если она станет серпом, то последует по его стопам. А если не станет, тогда это не будет иметь значения, потому что она будет мертва.

Возможно, в этом решении — чтобы один из них выполол другого — была какая-то извращенная мудрость. Кем бы ни оказался этот «счастливец», начало его жизни в качестве серпа ознаменуется горькой трагедией. Он никогда не забудет, какую цену заплатил за свое кольцо.

Утро началось без грома фанфар. Наступил самый обычный день, такой же, как все другие. Дождь закончился, из-за бегущих облаков выглянуло солнце. Была очередь Роуэна готовить завтрак — яичницу и картофельные оладьи, которые он никогда как следует не прожаривал. Фарадей не роптал, если еда оказывалась не на должном уровне. Он ел, что давали, и не терпел жалоб от других. Наказанием за неудобоваримость обеда было то, что повару приходилось съедать его самому.

Цитра ела, несмотря на отсутствие аппетита. Пусть весь мир летит вверх тормашками, а завтрак по расписанию.

Когда Фарадей нарушил молчание, это было как если бы в окно влетел кирпич.

— Сегодня я пойду один. Вы останетесь дома и будете заниматься.

— Да, серп Фарадей, — сказала Цитра. Роуэн сказал то же самое с опозданием на полсекунды, словно эхо.

— Для вас ничего не изменилось.

Цитра уставилась в свою тарелку. Роуэн взял на себя смелость возразить:

— Все изменилось, сэр.

И тут Фарадей произнес загадочную фразу, смысл которой дошел до них гораздо позже:

— Возможно, все изменится еще раз.

И ушел.

• • •

Пространство между Роуэном и Цитрой быстро превратилось в минное поле. В опасную ничейную полосу, не обещавшую ничего, кроме беды. Даже в присутствии серпа Фарадея им было довольно сложно договориться между собой, а уж после его ухода они остались без какого бы то ни было связующего звена.

Роуэн предпочел делать уроки в своей каморке, а не в оружейной, потому что пришлось бы сидеть там одному, без Цитры, что вызвало бы ощущение какой-то мучительной неправильности. Тем не менее, он держал свою дверь слегка приоткрытой, надеясь, что Цитра захочет навести мост через пропасть. Он слышал, как девушка ушла — наверно, на пробежку. Она попыталась справиться с мрачным дискомфортом их новой ситуации, в отличие от Роуэна, удалив себя из нее полностью, а не частично.