Серп - [32]

На ночном столике лежал один предмет. Собственно, оно покоилось там каждый вечер.

Его кольцо.

Камень сверкал даже в полутьме спальни, отражая приглушенный свет, льющийся из коридора.

Цитра выпила молоко и поставила стакан на столик — пусть серп утром увидит, что она приносила молоко и что оно не пропало попусту. А потом она присела перед столиком, не сводя глаз с кольца. Ее занимало, почему учитель всегда снимает его перед сном, но спросить она не решалась — это казалось вмешательством во что-то очень личное.

Когда… нет, если она получит свое кольцо, обретет ли оно в ее глазах такой же ореол мистики и тайны, как этот перстень, или станет чем-то обыденным, само собой разумеющимся?

Она протянула руку — и отдернула назад. Потом опять протянула и осторожно взяла кольцо. Повертела в пальцах, ловя отблеск света. Камень был огромным, размером с желудь. Ей говорили, что это бриллиант, но он заключал в себе темное ядро, что разительно отличало его от обычного алмаза. Никто не знал, что представляет собой это ядро. Наверно, подумала Цитра, даже сами серпы этого не знают. Ядро было не то чтобы черным, а именно глубоко темным. Его цвет изменялся в зависимости от освещения, как это иногда происходит с глазами человека.

Цитра бросила взгляд на спящего учителя — его глаза были открыты и устремлены на нее.

Она застыла. Ее поймали с поличным, и даже если она теперь положит кольцо на место, это ничего не изменит.

— Хочешь примерить? — спросил серп Фарадей.

— Нет. Пожалуйста, простите меня. Я не должна была его трогать.

— Не должна, но ведь тронула же.

А он вообще спал или все это время притворялся?

— Давай, — сказал серп. — Примерь его. Я настаиваю.

Она колебалась, но сделала, как он велел. Потому что, несмотря на свое «нет», она очень хотела примерить кольцо.

От него исходило тепло. По размеру оно было Цитре великовато и к тому же оказалось тяжелее, чем она ожидала.

— Вы не боитесь, что его могут украсть? — спросила Цитра.

— Вообще-то нет. Любого глупца, отважившегося на такое, очень быстро убирают из этого мира. Так что дураков нет.

Кольцо становилось заметно холоднее.

— И все же для многих оно предел мечтаний, согласна? — добавил серп.

Внезапно Цитра обнаружила, что кольцо не просто холодное — оно стало ледяным. За какие-то секунды металл покрылся инеем, и палец девушки пронзила такая острая боль, что она вскрикнула, сорвала перстень с руки, и тот полетел в угол.

Морозный ожог получил не только палец, на который примерялось кольцо, но и те, которым Цитра его сдергивала. Она сумела сдержаться и не застонать. Поток тепла прошел через ее тело — это наниты-целители выпустили в кровь морфин. Голова закружилась, но Цитра усилием воли сохраняла над собой контроль.

— Это мера предосторожности, — пояснил серп Фарадей. — Охлаждающий микрочип — я сам его установил. Дай-ка посмотрю. — Он включил лампу на столике, взял кисть Цитры и осмотрел палец. Фаланга посинела и затвердела, словно замороженная. — В Эпоху Смертности ты, скорее всего, потеряла бы палец, но, полагаю, твои наниты уже приступили к лечению. — Он отпустил ее руку. — К утру все заживет. Может быть, в следующий раз ты хорошенько подумаешь, прежде чем трогать вещи, которые тебе не принадлежат.

Серп поднял с пола кольцо, положил его на прежнее место на столике и протянул Цитре пустой стакан.

— С завтрашнего вечера молоко мне будет приносить Роуэн, — сказал он.

Цитра сникла.

— Простите, я вас разочаровала, Ваша честь. Вы правы, я не могу больше приносить вам молоко, я этого не заслуживаю.

Серп Фарадей приподнял бровь:

— Ты меня неправильно поняла. Это не наказание. Любопытство свойственно человеку, я всего лишь позволил тебе удовлетворить его. Должен сказать, ждать пришлось довольно долго! — И тут он заговорщицки подмигнул: — Посмотрим, на сколько хватит Роуэна.

• • • • • • • • • • • • • • •

По временам, когда бремя обязанностей становится слишком тяжким, я начинаю оплакивать все то, что мы утратили, когда победили смерть. Думаю о религии, о том, что, как только мы стали сами себе спасители и сами себе боги, большинство религий потеряли смысл. Каково это — верить во что-то более великое, чем ты сам? Признавать свое несовершенство перед лицом того, чем мы сами никогда не будем? Возможно, это приносило утешение. Возможно, это внушало страх. Возможно, это поднимало людей над обыденностью и одновременно оправдывало существование всяческого зла. Я часто задумываюсь, что перевешивало: свет веры — или тьма, которую могло принести злоупотребление верой?

Правда, в наши дни существует секта тонистов, одевающихся в мешковину и поклоняющихся звуковым вибрациям; но, как и многие другие в нашем мире, они только пытаются подражать тому, что было раньше. Их ритуалы нельзя воспринимать всерьез — они предназначены лишь для того, чтобы придавать времяпрепровождению видимость значимости и глубины.

В последнее время меня заинтересовала местная община тонистов. Позавчера я наведалась на их собрание — предстояло выполоть одного из прихожан, мужчину, еще ни разу не повернувшего за угол. Они гудели, называя свои завывания «резонансной частотой вселенной». Один из них объяснил мне, что этот звук — живой, что при гармонизации с ним душа обретает мир. Интересно, что они ощущают, глядя на огромный камертон — символ своей религии? Верят ли они, что эта вилка — воплощение силы, или она для них лишь, так сказать, семейная шутка?