Серое небо Йоника - [5]

— Привет, — бросил он ей и, чуть помешкав, присел рядом на ступеньку. Все равно торопиться некуда. — Ты здесь давно?

— Больше года, — девушка подняла на него глаза, ярко — серые, удивленные, как у застигнутого врасплох ребенка. — С позапрошлого февраля. Я была одной из первых.

— Одной из первых? — озадаченно переспросил Соловейчик. Что-то тут не так… — И ты до сих пор… то есть, я хотел сказать… значит, лечение помогает?

— Здесь никого толком не лечат. Обследуют, ставят разные опыты, как над кроликами или белыми мышами. Скоро сам увидишь. Тут двое главных — отец и сын Хартманы. Раньше были еще доктор Вольф и доктор Мертен, но потом они куда-то пропали… Хартман — отец, Йоси Хартман — он так ничего, а младший — Эдуард… ну, он очень неприятный. Его лучше лишний раз не злить.

— Но тогда я не понимаю. Если никому не становится хуже…

— Становится, — просто ответила она. Должно быть, здесь это считалось делом привычным, будничным. — Раньше это случалось чаще, особенно в самом начале, а теперь все реже и реже. Последние месяцы, вообще, прекратилось.

«Если лечения нет, то почему? — подумал Симон. — Постепенно вырабатывается иммунитет к инфекции? Но, если так, то есть надежда, что и я продержусь, по крайней мере год.»

— А кто-нибудь выздоравливает? — спросил он снова. — Кто-нибудь выходит отсюда?

— Я не знаю, — ответила девочка, тряхнув головой, и лежащие на плечах золотые косички смешно подпрыгнули. — Здесь никто ничего не знает.

— Ну ладно, — вздохнул Соловейчик, — пойду познакомлюсь с врачами. И неплохо бы положить куда-нибудь вещи… Кстати, меня зовут Симон.

— Аня, — представилась она. — Ты можешь занять любую свободную комнату, в этом корпусе большинство одноместные.

— Ммм… спасибо. Пока, увидимся.

Здание оказалось ассиметричным внутри, в правом крыле находились кабинеты врачей и процедурные, а в левом, более длинном — палаты пациентов. Свободную Симон нашел не без труда, почти во всех валялась на кроватях одежда или из-под закрытых дверей доносились голоса. Наконец, в конце коридора отыскалась комнатушка, узкая, похожая на пенал, с одной кроватью, тумбочкой и маленьким шкафчиком. Кровать была застелена полосатым шерстяным одеялом. Из окна лился мутный свет и, дробясь о стоящий на тумбочке пустой графин, рассыпался в воздухе пыльной радугой. Соловейчик положил сумку в шкаф и отправился знакомиться с врачами.

Доктора Хартманы с первого взгляда вызвали у него антипатию. Симон не любил рыжих людей, а особенно такого типа. Коренастые, с бледной веснушчатой кожей. Старший, которого по словам Ани звали Йоси или, возможно, Иосиф — с проседью в редеющих волосах. Младший, Эдуард, с отвратительно огненной шевелюрой. Ему бы еще нос картошкой и зеленые штаны — был бы клоун клоуном.

Симон вошел и вежливо поздоровался.

— Ну вот, еще один, — оба воззрились на него с плохо скрываемым презрением.

— Я осмотрю его, — сказал Эдуард Хартман отцу, — можешь идти. Что стоишь, давай, раздевайся и ложись на кушетку, — бросил он Симону.

— Успею, у меня еще полчаса в запасе. Вместе пойдем, — откликнулся Йоси. — Сначала разберемся с молодым человеком.

— Я, вообще-то, с вами на брудершафт не пил, — заметил Соловейчик, расстегивая рубашку.

Врачебный осмотр он выдержал с достоинством, понимая, что любое сопротивление его только унизит.

— Может, и не на брудершафт, но выпить придется, вам по крайней мере, — Хартман старший протянул ему стакан воды и две белые таблетки на блюдечке.

— Что это? — подозрительно спросил Симон.

— Снотворное. Мы должны убедиться, с каким «клиентом» имеем дело, правильно? Вы сами-то знаете, кто там у вас сидит внутри?

— Не знаю, — признался Симон и, взяв с блюдца таблетки, проглотил их и запил водой. Ему самому было интересно услышать про своего «зверя». — Кто-то летающий или прыгающий, потому что ухитрился вчера скинуть вазу с полки.

— Все они скачут, как кузнечики, — вмешался в разговор Эдик Хартман, — даже ежики и кроты. Это же не настоящие животные, а… — он подыскивал подходящее слово, — ожившие мыслеформы.

— А почему они оживают?

— Это мы пытаемся выяснить, — наставительно произнес Йоси. — И вот что, уважаемый, у нас очень много работы, поэтому лишние вопросы… э, скажем, не приветствуются.

Симон хотел возразить, но ноги у него вдруг обмякли, голова закружилась, кушетка встала на дыбы, точно норовистая лошадь, и рванулась ему навстречу. Последнее, что Соловейчик успел сделать, это обнять ее покрепче, и тут же мир вокруг распался цветными кружочками и исчез.

От сна осталось ощущение паники, как будто он, Симон, ослепленный ярким светом, бьется об оконное стекло, потом о стены, натыкается на острые и блестящие предметы. Потом он почувствовал, как кто-то хлопает его по щекам, и очнулся. Комната казалась странной и непривычно белой, потолок — слишком низким, давящим, углы — искаженными.

— Ну — с, молодой человек, как дела? — услышал он, словно издалека, голос Хартмана — старшего.

— Нормально, — ответил Симон и сел на кушетке. Тошнота и головокружение постепенно отступали. — Вы его видели?

— Эд, я, пожалуй, пойду, уже полпятого, — сказал Йоси, обращаясь к сыну, — ты пока объясни ему… И, вообще, приведи его в чувство.