Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда - [15]

Двоюродные братья сразу нашли общий язык. «Большую часть времени провожу с Димой, – писал Дягилев мачехе. – Много болтаем, он очень умный и интересный. Мы с ним во многих вещах сходимся»³. Философов с Дягилевым стали любовниками, но, когда в точности это произошло, неизвестно, скорее всего, уже после их поездки.[37]

Александр Бенуа дает понять, что Дмитрий уже в гимназии вступал в гомосексуальные отношения с некоторыми из своих соучеников, особенно с будущим художником Константином, или Костей, Сомовым, которому предстояло занять важное место в кругу Дягилева⁴. В дальнейшем Дмитрий стал серьезным публицистом и специализировался в основном на философских и литературно-критических вопросах. Его более поздние эссе написаны скрупулезно, без каких-либо смелых выводов – довольно сухие, но всегда продуманные, они были не лишены глубины. Такая сухость и скрупулезность характерна и для ранних его работ, включая дневники, – в отличие от писем Дягилева, всегда эмоциональных, полных грамматических неточностей и гипербол, чуть ли не истерических в своей театральности. В общем, удивительно, как эти два юноши могли сойтись.

Об их совместном путешествии многое известно, поскольку оба оставили о нем обширные свидетельства: Дягилев в переписке с мачехой, Философов – в своем дневнике. Вот как Дмитрий описывает приезд Дягилева в поместье: «В конце июня прибыл Сергей. Шумный, жизнерадостный. Он внес в Богдановское “дягилевский элемент”. Сережа быстро завоевал общие симпатии. Провоцировал маму, и она хохотала до упаду. Сережа сам гоготал, обнажая свои крепкие зубы. Любопытно было отношение папы к Сереже. Он с ним говорил мало, наблюдал. Но каждый раз, когда Сережа гоготал, смеялся сам и говорил: “удивительно милый у него смех”»⁵.

Заразительность смеха Дягилева отмечали многие. «Каждый раз, – пишет Бенуа, – когда он смеялся, вся “внутренность” его “пасти” раскрывалась “настежь”. Смеялся же Сережа по каждому поводу»⁶. Много лет спустя Жан Кокто сравнил улыбку Дягилева с оскалом «юного крокодила»⁷.

По дороге домой в Санкт-Петербург они заехали на могилу Пушкина, что было совсем недалеко от Богдановского. Дягилев «с неподдельным благоговением снял шапку и поклонился ей»⁸. В Петербурге они сели на поезд в Варшаву, чтобы оттуда ехать дальше в Вену. Как описал затем в своих записках Дмитрий, в дороге только и делали, что хохотали.

Несмотря на серьезные проблемы с деньгами, Дягилевы дали сыну в дорогу 1000 рублей, в то время как гораздо более состоятельные Философовы ограничились суммой в два раза меньшей⁹.

В Вене Сергей впервые посетил оперный театр. В Венской опере восемнадцатилетние юноши слушают «Свадьбу Фигаро» Моцарта, «Севильского цирюльника» Россини, вагнеровских «Лоэнгрина» и «Летучего голландца», а также вердиевскую «Аиду». Сергей в первый раз в своей жизни смотрит балет – «Die Puppenfee».[38] «Мамочка, не смейся надо мной, что я всем восхищаюсь, право, это все восхитительно!»¹⁰

Затем друзья едут в Триест, где проводят несколько дней. После этого плывут на пароходе в Венецию. Прибыв на место, Дягилев пишет матери первое письмо из города, которому предстоит играть столь важную роль в его жизни:

«В первый день мы гондолы ещё не брали, а ходили, где можно, пешком. Взяли гида и шлепали по всему городу. Забирались между прочим на башню Святого Марка. Только вечером, так как была чудная луна, мы отправились кататься […] Тут только я понял, действительно, в какое волшебное царство я попал. Ты ведь меня понимаешь! Тому, кто не был в Венеции, описать невозможно всех ее волшебств[…]¹¹

Следующий день мы посвятили на осматривание церквей и дворцов, все замечательно красиво, богато, но удивительно мертво и безжизненно. Жара была адская, вообще Венеция производит странное впечатление: иногда она до того красива, что хоть ложись и умирай, а иногда до того мрачна и вонюча, что хоть вон беги. В общем, это чудный, но несколько тоскливый городок»¹².

Они посещают театр Ла Фениче. «Вечером мы отправились в оперу, давали “Миньону”. Опера нам не понравилась: во первых – скверный театр, а во вторых кроме двух-трех слушать невозможно. Мы зевали, зевали да и поехали к себе на Grand Canal,[39] не дождавшись конца»¹³.

На следующее утро Дягилев прочел в газете, что знаменитый баритон Антонио Котоньи дает концерт в городке Рекоаро, в восьми часах езды от Венеции. Дягилев один (Дима ехать с ним отказался) поспешил в Рекоаро и даже купил билет на концерт. Дмитрий тем временем отправился в Милан.

«Котоньи пел так изумительно хорошо, – пишет он матери, – что я чуть на шею ему не бросился. Я положительно не понимаю, как может человек в 60 лет так чудно петь и обладать еще такими средствами. После концерта я поехал сейчас же обратно. Пришлось ехать в горах три часа на лошадях. Я нанял фиакр и отправился, но тут разразилась такая гроза в горах, что я трепетал, как осиновый лист. Господи, какие страсти – гроза высоко в горах! Кое-как добрались до станции и в 2 часа дня я уже был в Милане. Оказалось, что Дима осмотрел уже Милан и 3 часа тому назад уехал в Belagio.[40] Я отправился наскоро посмотреть Милан и погнался за ним вдогонку»