Сергей Дягилев - [121]

Дягилев придавал огромное значение первому выступлению в Монте-Карло. Он волновался не меньше, чем два года назад в Париже, когда открывал первый Русский сезон. Загруженный «безумно огромной» работой, Бакст ничуть не разделял волнений шефа, которому откровенно писал из Парижа: «…право, ты напрасно стараешься перед полупьяными игроками и блядьми — этот бардак не стоит tant d’efforts [стольких усилий]».

Но Дягилев делал ставку на совершенно другую публику и в торжественной обстановке, в присутствии князя Монако Альберта I, его семьи, а также представителя Британской империи Ага-хана III (который носил титул «Его Высочество», полученный от английской короны), 9 апреля открыл свой первый Сезон в Монте-Карло балетами «Жизель» и «Шехеразада». Ага-хан часто появлялся и на репетициях труппы Дягилева, каждый раз восторгаясь танцами Карсавиной. По словам Григорьева, он не пропустил ни одного спектакля и знал толк в балете, будучи женат на балерине Терезе Маджильано, танцевавшей ранее в Оперá де Монте-Карло. Ему принадлежали огромные заводы в Бомбее. Он был сказочно богат. И Дягилев поначалу надеялся на его финансовую поддержку «Русских балетов», но эти надежды не оправдались. Однажды Рерих спросил импресарио, отчего он, так нуждающийся в деньгах, не обратится к Ага-хану, всегда посещающему его балеты. Ответ был таков: «Даже если я для него лошадиный балет поставлю, всё равно не поможет».

Спустя десять дней после начала гастролей, 19 апреля, здесь же состоялась премьера балета «Видение розы». Это был маленький шедевр, принятый зрителями с неописуемым восторгом. Поставить этот балет предложил Жан-Луи Водуайе, написавший либретто, в основе которого лежали две строчки из стихотворения Теофиля Готье:

Смотри — я только призрак розы, Что приколола ты на бал…

В 1911 году отмечалось 100-летие со дня рождения Готье. Этой знаменательной дате Дягилев и посвятил балет, о чём заранее сообщил Астрюку для рекламы. «Видение розы» исполнялось под концертную пьесу фон Вебера «Приглашение к танцу» в блестящей оркестровке Берлиоза. Балет был создан Фокиным всего для двух танцовщиков, художественным оформлением занимался Бакст. «Декорацией к балету служила комната с двумя большими открытыми окнами, выходящими в залитый луной сад. Девушка — Карсавина только что вернулась с бала. Держа в руке розу, она опускается в кресло, засыпает и видит сон — некое видение, олицетворённое Нижинским, которое как бы вплывает в окно. После небольшого сольного вступления «дух розы» поднимает девушку с кресла, и они танцуют великолепный дуэт. Этот вальс был таким небесным, таким романтическим, что на самом деле было трудно поверить, что это не сон. В финале видение снова улетает в окно — прыжком, который Нижинский выполнял с таким редким искусством, что создавалось впечатление подлинного полёта», — вспоминал Григорьев.

Закулисная роль в этом коротком балете нашлась и для Василия Зуйкова, слуги Дягилева. По поручению своего «барина» он ухаживал за Нижинским как заботливая нянька, изучив все его привычки, умея в нужный момент подать любую вещь. «Во время представления он находился в кулисах, держал наготове стакан с водой, полотенце, коробку с пудрой и одеколон», — рассказывала Б. Нижинская. Она же видела, как её брат «после последнего невесомого прыжка падал в кулисе, задыхаясь, на руки Василию». Затем Нижинского приводили в себя, как уточнил Кокто, «горячими полотенцами, шлепками по лицу и водой, которой прыскал на него слуга».

С натуры или по памяти Жан Кокто нарисовал эту забавную сценку: Василий обмахивает полотенцем Вацлава, рухнувшего в бессилии на стул, в присутствии заинтересованных наблюдателей — Дягилева, Бакста, Миси Эдвардс и Хосе Серта. Кроме этого рисунка с балетом «Видение розы» у Кокто были связаны эскизы двух знаменитых афиш «Русских балетов» (на одной из них изображена Карсавина, на другой— Нижинский), а также два парных дружеских шаржа — Бакст в образе Розы и Дягилев в образе Девушки. Эти шаржи вскоре войдут в коллекцию Джульетты Дафф, которая специально приезжала на премьеру балета в Монте-Карло из Англии.

В конце Сезона, 29 апреля, состоялась вторая премьера — балет «Нарцисс». На последней репетиции «произошёл обязательный скандал, — записал в дневнике Бенуа. — Нижинский не узнавал своих тем в оркестровой обработке и путал танцы. Серёжа на него, сидя в зрительном зале, наорал. Тогда Вацлав ушёл со сцены. Фокин надел цилиндр — ушёл совсем вон из театра. Однако это не помешало довести репетицию до конца и даже всю её повторить ещё раз». Вечером премьерный спектакль прошёл отлично. В последний день в Монте-Карло после ужина, как свидетельствовал Бенуа, «Нижинский со Стравинским летали по улицам, Карсавина заливалась своим странным и стеклянным смехом, Черепнин вставал на колени, а Серёжа нёс всякую чепуху». Черепнин, написавший по заказу Дягилева партитуру «Нарцисса», слишком ликовал в Монте-Карло, часто был пьян и, находясь в угарном состоянии, брал невозможные темпы при управлении оркестром. Дягилев в конце концов его урезонил, великодушно простил и отложил вопрос о замене дирижёра в Риме, где труппа должна была выступать с 13 мая.