Сергей Дягилев - [117]

— Что же вы собираетесь сделать с балетами Фокина, Сергей Павлович?

Он нетерпеливо махнул рукой:

— О, не знаю, могу продать их все, вместе взятые.

Открывая мне свои планы, Дягилев намеревался разузнать, последую ли я за ним в его новых ориентациях. Не помню, упомянул ли он тогда Нижинского как будущего хореографа. Я заверила его в своей преданности, но не могла скрыть огорчения. Этот разговор расстроил меня. Я не могла с лёгкостью отречься от своего энтузиазма и от прежней веры. Слова Дягилева казались отступничеством. Я тогда ещё не была знакома со сменой его воплощений. Я не знала, насколько быстро будущее могло нахлынуть на него, превращая настоящее в избитое и старомодное. Мне неизвестно, какие влияния заставили Дягилева впоследствии изменить свою политику. Но не сомневаюсь, что, сохранив сотрудничество с Фокиным до 1914 года, он избежал раскола труппы».

Новые реформаторские проекты, какими бы фантастическими и нереальными они ни казались, Дягилев тщательно анализировал, находил в них главное, искал пути их воплощения. Он, конечно, был рад, что уже в который раз завоевал Париж, что «Русские балеты» блистательно выступили в Брюсселе, куда труппа дважды, 6 и 13 июня, выезжала со спектаклями в Королевском театре де ла Монне в рамках культурной программы Всемирной выставки. Он был счастлив, что «ввиду небывалого успеха» Парижская опера предложила ему продлить Русский сезон на четыре дополнительных выступления в начале июля. Но Дягилев держал в своей голове нечто большее, нежели то, что ему стали предлагать со всех сторон.

Тогда, в конце Сезона, и появилась идея организовать собственную балетную труппу, но говорить об этом до поры до времени он воздерживался. При посредничестве Астрюка, почувствовавшего силу и неограниченные возможности своего компаньона, Дягилев уже обеспечил долгосрочные ангажементы на два года вперёд. Он размышлял о будущем репертуаре, заказывал новые балеты Черепнину, Стравинскому и французскому композитору Рейнальдо Ану, вёл переговоры с директорами театров Монте-Карло, Лондона, Рима, Нью-Йорка и Буэнос-Айреса.

Пример энергичного Дягилева оказался заразительным для некоторых его сотрудников, посчитавших, что они и сами, без его участия, смогут добиться успеха. Так и не приехавшая на второй Сезон Анна Павлова ещё в апреле организовала свою небольшую труппу из артистов Императорских театров и выступала с ней в Лондонском мюзик-холле. В её репертуаре появились и собственные постановки танцев. А в конце лета она преподнесла очередной неприятный сюрприз организатору Русских сезонов. На страницах российской печати Павлова вдруг заявила о «неуважительном отношении» Дягилева к балетным артистам, и в частности о его «хроническом недоразумении» с Кшесинской, Екатериной Гельцер и Фокиным. Она хотела наказать Дягилева, чем и объяснялось её неучастие во втором парижском Сезоне.

Желание защитить себя и своё дело заставило Дягилева немедленно взяться за перо, да так рьяно, что в разоблачении Павловой он переусердствовал и тоже был несправедлив. На этот скандал сразу же отреагировал журнал «Шут», поместив карикатуру (некоего «М»), на которой изображён комический танцевальный дуэт — тучный Дягилев, неуклюже отплясывающий русскую кадриль, и Павлова, в балетном костюме и на пуантах, пнувшая своего партнёра в живот энергичным канканным махом ноги.

Если гениальная Павлова могла позволить себе быть независимой, то почему бы не проявить самостоятельность эпатажной и «несметно богатой» Иде Рубинштейн? Ей нравилось привлекать к себе внимание и быть среди восторженных поклонников, особенно таких, как граф де Монтескью. Тем летом её портрет в костюме Зобеиды писал Бланш (тогда же ему позировали Нижинский и Карсавина). Другой, более знаменитый портрет Иды, на котором она предстала обнажённой, писал в разгар парижского Сезона Валентин Серов. «Она готова была идти для достижения намеченной художественной цели до крайних пределов дозволенности и даже приличия, вплоть до того, чтобы публично раздеваться догола», — утверждал Бенуа. Поэтому и не удивляет, что образ Иды Рубинштейн привлекал многих художников.

Получив известность благодаря Русским сезонам, она решила покинуть Дягилева. Её наивная мечта стать настоящей балериной не оправдала себя. А ходить по сцене с царственным видом в пантомимных ролях уже надоело. Она мечтала о такой роли, которая могла бы высветить все грани её уникального таланта. Но больше всего ей хотелось, чтобы специально для неё писали пьесы самые знаменитые драматурги. И наконец один такой нашёлся, опять же благодаря Дягилеву. Это был Габриеле Д’Аннунцио, согласившийся написать для Иды Рубинштейн мистерию «Мученичество святого Себастьяна». Музыку для этого спектакля она заказала Дебюсси, декорации и костюмы — Баксту, который сообщал Бенуа: «Я с удовольствием для неё работаю, гораздо больше, чем для Серёжи, ибо здесь полная свобода фантазии, без «глупости!» Серёжиных причуд». Для постановки танцев, по свидетельству того же Бакста, «Дягилев письменно разрешил ей [Рубинштейн] использовать Фокина». При помощи Астрюка, взявшего Иду под своё крыло, была собрана большая труппа из французских драматических актёров. Премьера намечалась на весну следующего года в Театре Шатле.