Сергей Бондарчук. Его война и мир - [96]
Прошли десятилетия. И вот в 2002 году я выпускаю спектакль «Чайка». Когда-то в чеховской «Чайке» я начинала в роли Маши, теперь играю Аркадину. Каждодневные, продолжительные, непростые репетиции. Как-то, в самый разгар нашего напряженного репетиционного периода, режиссёр восстановления спектакля Николай Скорик, на мой взгляд, очень творческий, талантливый человек, вдруг говорит: «Я вчера смотрел „Войну и мир“ Бондарчука, и до сих пор от потрясения в себя не могу прийти». А я в ответ: «Коля, а я вчера вечером проходила текст роли, телевизор не включала и – поразительно! – тоже вспомнила об этой картине, попыталась восстановить её в памяти и подумала: как же это потрясающе – в романе Толстого отображены события начала XIX века, а фильм, созданный по этому роману, бесконечно современен и сегодня». Я во власти моей Ирины Николаевны Аркадиной, нервничаю: как же её сыграть, как суметь постичь Чехова так же современно, как постиг Толстого Бондарчук? Как внести в образ женщины, живущей в конце XIX века, сегодняшние проблемы, тревоги, ассоциации, как использовать сегодняшнюю пластику, мимику, интонации так, чтобы Чехов остался Чеховым, но его героиня воспринималась как наша современница? А потом начала корить себя: какая же я была глупая тогда, когда впервые посмотрела «Войну и мир»! В те годы я недооценила этот фильм, показалось, что он слишком длинный и не совсем то я хотела бы увидеть на экране. Но сегодня я знаю чётко: эта работа Бондарчука – великая работа! Как поразительно он понял и принял на себя любовь Толстого к родной земле. Как он глазами Толстого приник к людям, которые могут жить только на своей земле и даже не помышляют, что можно жить ещё где-то. Как на материале, который имеет свой захватывающий, насыщенный драматическими, любовными историями сюжет, он не ограничивается лишь раскрытием сюжета повествования, а проникает в душу нации, народа, государства! Как грандиозно он выражает масштабы ломки внутреннего устройства страны! Как пронзительно он соотносит понятия «Мир» и «Война» с жизнью человеческой: мир – это душевная гармония, созидание; война – это же не только сражения, это, прежде всего, разрушение гармонии, разрушение жизни, данной человеку свыше. И как же Сергей Фёдорович талантливо, мощно всё это воплотил, запечатлел в своей картине!
Просто в годы выхода на экраны «Войны и мира» я, да и многие мои коллеги так Бондарчука не воспринимали. Потому что он жил в то время. И мы жили в то время. Считали его незаурядным, но живущим среди нас, рядом с нами.
Я же в то время уже была избалована искренним, творческим общением с корифеями МХАТа. Ведь всё-таки я играла на сцене рядом с Аллой Тарасовой, Ольгой Андровской, Михаилом Яншиным, Алексеем Грибовым, Борисом Ливановым, Анатолием Кторовым, Павлом Массальским, Марком Прудкиным. Имена-то, какие! Каждое – достояние нашей культуры. А я встречалась с ними ежедневно: на репетициях, на спектаклях, по-дружески в актёрском буфете за чашкой чая. Я была их ученицей, их любимицей: нескромно назваться их наследницей, но уж последовательницей точно. Поэтому предстоящую совместную работу с Бондарчуком я восприняла абсолютно естественно.
Не помню, познакомились мы сами или нас представил друг другу Кончаловский, помню только, что первый раз я увидела Сергея Фёдоровича в гримёрной. Замечательный художник-гримёр «Мосфильма» Тамара Юрченко создавала вместе с ним облик Астрова. Работали они тщательно, долго, а я в ожидании, так как Тамарочка гримировала и меня, через зеркало подглядывала за Сергеем Фёдоровичем. Она делала ему бороду, усы, приклеивала отдельно каждый волосок, а он что-то подправлял, обрисовывал руками, как должен выглядеть его Астров, и я сразу обратила внимание на руки Сергея Фёдоровича, очень пластичные, подвижные. И он своими летящими руками показывал Тамаре, как лучше сделать.
Редкий перерыв на «Дяде Ване».
Время пообщаться Бондарчуку и Смоктуновскому
В первый же съёмочный день я поняла, как душевно близки Сергей Фёдорович и Иннокентий Михайлович. Они шутили, подтрунивали друг над другом, хохотали. И всю картину вдвоём им было очень хорошо. А мне так же легко было с Владимиром Михайловичем Зельдиным, который играл моего нелюбимого мужа. Нам тоже вдвоём всю картину было сердечно, мы нежно друг другу симпатизировали.
С Бондарчуком и Смоктуновским отношения строились иначе, между ними и мной сохранялась довольно ощутимая дистанция; в том, что не касалось дела, они были далеко. Правда, мне такой стиль отношений только импонирует. Точно так же, как они, я работаю с первого курса; я всегда стремилась быть прежде всего профессиональной актрисой. А что это предполагает? Все жизненные реалии, беседы на посторонние темы сразу же закрываются, и происходит полное погружение в работу, в роль. Для меня, тогда молодой актрисы, работа в этой картине стала и школой, и возможностью приподняться до уровня этих великих артистов. Это был и экзамен, и прекрасный шанс. Я не почувствовала от них снисходительности. Наоборот – почувствовала, что они оба как бы поставили меня на свой пьедестал, то есть – нет для них на съёмочной площадке Ирины Мирошниченко, а есть Елена Андреевна или актриса, играющая свою роль рядом и наравне с ними. Такое творческое отношение развеяло последние затаённые страхи и, конечно, окрылило. На съёмках «Дяди Вани» всё было подчинено истинному искусству, что бывает, как я убедилась в жизни, очень редко.
