Серёжка Покусаев, его жизнь и страдания - [8]
«Помоги, — сказал он, морщась, — что-то в подъёме жмёт».
Царь приказал Серёжке обуваться. Сапоги были Серёжке не по ноге. Широкие голенища доставали до самого живота. Пётр оглядел Серёжку, покачал головой и сказал:
«Возьми носки шерстяные, а то мозоли натрёшь».
Серёжка натянул царские шерстяные носки. Теперь было немного лучше, сапоги не так болтались на ногах. Серёжка поблагодарил царя за внимание, но Пётр не ответил. Он набрал в лёгкие воздуха, взмахнул рукой и крикнул:
«Кру-гом!»
Серёжка повернулся по-военному и зашагал к выходу.
Пётр снова был на пьедестале. Правая рука — на якоре, левая указывала Серёжке путь.
«Сдашь сапоги в музей! — крикнул он издали. — Не забудь, растяпа!»
На этом сон Серёжки закончился. Он открыл глаза. Комната была залита ярким дневным светом. Петра не было. У порога стоял лучший друг Изя Кацнельсон.
— Вставай, — сказал он Серёжке, — есть дело.
Отца в доме не было. Матери тоже. Наверно, ушла устраиваться в библиотеку. На столе лежала записка: «Завтрак в тарелке. Я приду не скоро». Мать не называла в записке Серёжку по имени. Она по-прежнему сердилась, но пожалела разбудить Серёжку, когда он разглагольствовал с Петром Первым и примерял сапоги.
В тарелке под бумагой лежал кусочек колбасы, очищенные картофелины и любимые мамины пирожки с повидлом. Эти три пирожка остались с ужина. Значит, мать ела колбасу и картошку. А свою любимую еду оставила. Настроение у Серёжки сразу испортилось. Он решил, что пирожки есть не станет. Пусть мама знает. Он не такой…
Но как-то так получилось, что пирожки и колбаса сами полезли в рот. Он был голоден, Серёжка.
Пока Серёжка уплетал колбасу и пирожки, Изя рассказывал события дня. Ребята всем двором искали Серёжке тапочки. Лишних ни у кого не оказалось. Только у Вовки-директора. Но второгодник носил очень большую обувь. Ноги у него были крупнее, чем у Петра Первого. Галя Гузеева нашла в своей кладовке опорки. Они остались от мёртвого деда. Дед был хороший, вежливый, но опорки — то есть сапоги без голенищ — расползлись по всем швам и для живого человека не годились.
— Мы тебе собираем на тапочки, — сказал Изя и положил на стол гору медяков. — Сейчас пошли по другим дворам. К обеду деньги будут. Будь уверен!
От такой новости Серёжка чуть не подавился колбасой. В душе у него вдруг пробудились гордость и самолюбие. Обычно эти чувства у него дремали, а возможно, вообще были в зачаточном состоянии.
— Я вам нищий? Попрошайка? Катись отсюда!
Изя Кацнельсон стоял ни жив ни мёртв. Ноги у него тряслись, на лбу выступили крупные капли пота.
Серёжка понял, что хватил лишку, и поторопился успокоить друга. Ведь Изя не виноват и делал всё из лучших чувств и побуждений.
— Я на работу оформляюсь, — сказал Серёжка. — Завтра аванс дают. Шестнадцать рублей…
На какую работу он оформляется, Серёжка не сказал. Он только дал понять Изе, что работа эта особенная. Возможно, тут пахнет секретным заводом, а возможно, даже службой в милиции. В общем, он связан тайной и не скажет больше ни слова. Даже лучшему другу.
Поверил Изя или нет, неизвестно. Скорее всего, поверил. Если перестанут верить лучшим друзьям, на земле вообще наступит хаос и неразбериха.
— А Вовка-директор тоже на работу оформляется, — сообщил Изя.
Серёжка даже похолодел от такой новости.
— Врёшь ты!..
— Чего мне врать. Грузчиком в столовую номер три берут. Сегодня девушка оттуда приходила. Во дворе его искала.
— Ну и что… оформляют его?
— Нет. Его вчера в лагерь отправили. В Дубовку…
Серёжка не стал расспрашивать Изю о подробностях.
— Ну, ты иди, — оказал Серёжка другу. — Мне приготовиться надо…
Серёжка проводил Изю до порога, нежно похлопал по плечу и сказал:
— Ребятам про мою работу ни слова… Понял?
Через несколько минут Серёжка и сам был за пределами квартиры. Центр города Серёжка оставил на этот раз в покое. Он решил попытать счастья на окраине, в каком-нибудь пищекомбинате. Там производили квас и оранжевых петухов на деревянных палочках. С квасом и петухами Серёжка вполне справится…
Добрался до окраины города Серёжка с препятствиями. Два раза его высаживали за безбилетный проезд из трамвая и один раз из автобуса.
Серёжка переходил с одной стороны улицы на другую, внимательно читал вывески на домах. Ничего подходящего пока не попадалось. Какая-то кожгалантерея, мастерская по ремонту телевизоров, аптека.
Серёжка постоял возле аптечной витрины. Там сверкали в лучах солнца зубастые щипцы, ждали любителя красные мячики с чёрными наконечниками и какая-то рыжая бутылка с таинственной надписью: «Гамма-глобулин».
Когда изучать на витрине больше было нечего, Серёжка снова отправился в путь. Ноги Серёжке припекало, будто шёл он по чёрной горячей сковороде. Большие дома вскоре закончились. Потянулись какие-то деревянные хибары с вишнёвыми деревьями во дворах и злющими собаками на привязи. За деревянными частоколами мелькали люди. Скрипели заступами, щёлкали, как парикмахеры, садовыми ножницами.
Возле одного такого дома Серёжка остановился. Во дворе копал грядки старик в красной майке. Он заметил возле открытой настежь калитки Серёжку и недовольно окликнул его:
