Сережа Боръ-Раменскiй - [44]

— Да, милый папа, попросите Боровскаго; онъ не станетъ пугать маму. На нее смотрѣть жалко, — сказалъ Сережа.

На другой день пріѣхалъ Боровскій, и въ тотъ же вечеръ Зинаида Львовна съ Соней. Обѣ они были встревожены и, цѣлуясь съ Серафимой Павловной, плакали. Боровскій былъ человѣкъ 40 лѣтъ, довольно толстый, приземистый, бѣлокурый, съ добрымъ выраженіемъ въ большихъ сѣрыхъ глазахъ и толстыхъ губахъ. Манеры его были мягкія, голосъ негромкій, пріемы человѣка благовоспитаннаго. Онъ осмотрѣлъ больного внимательно и просидѣлъ у него около часа; когда онъ вышелъ изъ комнаты Вани, вся семья Боръ-Раменскихъ обступила его. Серафима Павловна была напугана до-нельзя. Сложивъ обычнымъ ей умоляющимъ жестомъ руки, она заговорила такимъ жалобнымъ голосомъ, что онъ отозвался въ сердцахъ всѣхъ присутствующихъ.

— Докторъ, скажите, что онъ? При смерти? ужели при смерти? Тотъ сказалъ вчера, что за нынѣшній день не ручается. Скажите правду, всю правду.

— Не только за нынѣшній день ручаюсь, но даже и за завтрашній, но не скрою отъ васъ, что сынокъ вашъ серіозно боленъ, но Богъ милостивъ! и не отъ такихъ болѣзней выздоравливали. Авось намъ удастся выручить его изъ этой напасти, — сказалъ докторъ спокойно и прибавилъ: — больной молодъ и находится въ такихъ условіяхъ, что есть надежда на выздоровленіе. Успокойтесь же и учредите дежурство — всѣмъ вамъ денно и нощно сидѣть у больного нельзя, вы выбьетесь изъ силъ, да и потомъ не надо допускать при немъ болѣе двухъ лицъ за разъ. Идите почивать; вы мать, должны беречь себя. Мать всѣмъ нужна.

— Я не могу оставить сына, — сказала Серафима Павловна.

— И не оставляйте: какъ можно оставить, — возразилъ докторъ мягко, — вы его поручите на два часа кому-либо изъ домашнихъ… — и видя, что она не поддается, онъ прибавилъ: я могу остаться у васъ еще часа три — поручите его мнѣ, а сами идите почивать и будьте спокойны. Сколько времени, какъ вы не ложились въ постель?

— Мама не ложилась съ тѣхъ поръ, какъ братъ занемогъ, — сказалъ Сережа, — а этому теперь двое сутокъ.

— Ай! ай! ай! протянулъ докторъ. — Этакъ, сохрани Боже, мы въ скоромъ времени будемъ имѣть не одного, а двухъ больныхъ.

— Я не устала, докторъ, я дремала у постели сына, когда онъ лежалъ спокойно.

— Ну, это не отдыхъ. Идите, идите; черезъ два часа я васъ разбужу самъ.

— Честное слово?

— Конечно, всенепремѣнно, — сказалъ докторъ, и Серафима Павловна вошла къ Ванѣ.

— Я иду отдохнуть на минутку, — сказала она ему, нѣжно цѣлуя его.

— Пожалуйста, мама, пожалуйста; прошу васъ. Мнѣ будетъ легче, когда я узнаю, что вы заснули.

— Милый мой! произнесла она, прильнувъ лицомъ къ его пылавшему лицу.

Анна Петровна потащила ее за платье. Серафима Павловна поняла, что не надо разстраивать больного, и вышла изъ комнаты.

Передъ отъѣздомъ докторъ вошелъ въ кабинетъ къ адмиралу. Онъ сидѣлъ у письменнаго стола, облокотясь на руку; онъ былъ блѣденъ и утомленъ; лицо его осунулось.

— Что, докторъ? спросилъ онъ, оправляясь и принимая бодрый видъ не безъ усилія. — Говорите правду, всю правду.

— Съ вами я буду говорить откровенно, вы — отецъ и притомъ человѣкъ военный. Твердости вамъ не занимать стать. Сынъ вашъ боленъ тяжко, но я не теряю надежды спасти его теперь…

Докторъ остановился.

— Что вы хотите сказать? Слово теперь, мнѣ чудится, скрываетъ истину.

— Нѣтъ, я боюсь послѣдствій. У больного слабая грудь. Если послѣ этого воспаленія онъ не будетъ поправляться, то въ его лѣта и при его сложеніи болѣзнь можетъ принять опасный поворотъ. Тогда надо будетъ везти его на югъ — и немедля. Я не безъ намѣренія говорю вамъ это, ибо надо вамъ распорядиться дѣлами. Нельзя же такъ внезапно. Надо распорядиться.

— Конечно, — отвѣчалъ адмиралъ. — Куда прикажете, туда и повеземъ его, хотя бы на Мадеру или въ Каиръ. Деньги — дѣло наживное. Жизнь сына дороже денегъ.

Докторъ посмотрѣлъ зорко и сказалъ:

— Безъ крайней нужды, я не посовѣтую вамъ ѣхать за море.

— Да, докторъ, прошу васъ. Дѣла мои таковы, что безъ крайней необходимости я не могу совершать путешествій, да еще за границу.

— Будьте спокойны, я приму это къ соображенію.

Серафима Павловна вошла въ кабинетъ къ мужу.

— Что вы заперлись? Не скрывайте вы отъ меня ничего, хотя изъ жалости.

— Нечего скрывать, — сказалъ ей адмиралъ ласково: — все слава Богу. Докторъ отвѣчаетъ, что вылѣчитъ Ваню отъ воспаленія.

— Въ самомъ дѣлѣ! воскликнула она, посмотрѣвъ сперва въ глаза мужа, выраженіемъ которыхъ осталась довольна. — Ну, слава Богу, — и она перекрестилась и, обращаясь къ доктору, прибавила:

— Благослови васъ Богъ за ваше обѣщаніе и за ваши заботы о больномъ моемъ. Благодарю за добрыя слова; я слышала, какъ вы съ ними говорили. Вы всѣхъ насъ ободрили. Благодарю васъ.

Она сжала ему руку и ушла, говоря, что идетъ къ сыну.

— Несмотря на долгую практику, — сказалъ докторъ, благодушно закуривая папиросу, — я не могу видѣть спокойно тревогу и скорбь несчастныхъ матерей. Все сердце сожмется, глядя на нихъ.

— У добрыхъ людей, — сказалъ адмиралъ кротко, — но не у всѣхъ! Теперь многіе молодые доктора кичатся своей безсердечностью, безцеремонностью и грубостью.

— Мода такая у молодыхъ, — сказалъ докторъ, — но вѣдь это напускное; они лучше, чѣмъ кажутся.