Сережа Боръ-Раменскiй - [24]

— Знаю, знаю ея доброту, — сказалъ священникъ, — и ея любовь къ вамъ и дѣтямъ.

— При всѣхъ этихъ достоинствахъ, я скажу, добродѣтеляхъ, она характера слабаго. Управлять семьей она не въ состояніи. А семья моя большая, и не скажу, чтобы было легко вести ее. Всѣ дѣти характера и свойствъ разныхъ.

— Но вы сами были и есть глава, и ваше слово законъ всѣмъ и всегда, скажу я: слово ваше справедливо и разумно.

— По мѣрѣ силъ я старался, чтобы это было такъ, дѣлалъ, какъ умѣлъ, но время пришло, что мнѣ нельзя уже разсчитывать на долгую жизнь.

— Помилуйте, но вы въ цвѣтѣ зрѣлыхъ лѣтъ, во всей еще силѣ. Съ Божіею помощію проживете годы и годы!

— Конечно, въ жизни и смерти Богъ воленъ, но мое здоровье въ послѣднее время пошатнулось. Старыя раны болѣютъ: открылись двѣ изъ нихъ и истощаютъ меня.

— Вы бы призвали доктора свѣдущаго, посовѣтовались бы, — сказалъ отецъ Димитрій.

— Совѣтовался: въ послѣднюю мою поѣздку въ Москву былъ у двухъ знаменитостей; вѣдь жизнь мнѣ дорога, и ради жены и ради дѣтей, еще невзрослыхъ. Дочери мои, одна очень добрая, но безъ характера и себялюбива, другая умная, но безразсудная, съ блуждающей волей, — ей нужна узда. Сыновья: Ваня чувствительный, мягкосердый, какъ мать, здоровьемъ деликатный, не есть поддержка, а забота для матери. Сергѣй, этотъ имѣетъ задатки, но только задатки. Онъ умный, думаю, что характеръ въ немъ выработается, но пока онъ вспыльчивъ, рѣзокъ, заносчивъ, не выучился управлять собою. Словомъ, всѣ они нуждаются въ руководящей сильной рукѣ. Гдѣ же она, когда меня не станетъ?

— Но зачѣмъ допускаете вы эту мысль, тревожите себя, развѣ доктора говорили о чемъ-либо серіозно угрожающемъ?

— Нѣтъ. Они сказали, что пока раны открыты, опасаться нечего.

— Все въ волѣ Божіей, — сказалъ отецъ Димитрій, — положитесь на Отца небеснаго; безъ воли Его волосъ съ головы нашей не упадетъ, сказано въ Евангеліи.

— Я это знаю и вѣрую, но человѣку данъ разумъ, и разумъ приказываетъ мнѣ думать о будущемъ моей семьи. Я долженъ прежде всего сказать вамъ, что покупка большого имѣнія въ Оренбургѣ и фабрика, устроенная тамъ на рѣкѣ, постройка которой и машины пожрали большія суммы. Больше чѣмъ когда-либо мнѣ нужно здоровье; весною я хочу поѣхать и осмотрѣть самъ, что тамъ дѣлается. Я начинаю сомнѣваться въ совершенной честности или въ умѣньи моего управляющаго.

Отецъ Димитрій покачалъ головою.

— И какъ это, — сказалъ онъ, — ищутъ богатства отъ богатства. Извините меня, но я всегда говорю правду. Имѣя такое довольство, зачѣмъ вы купили имѣніе вдали и въ долгъ строили фабрику?

— Я купилъ имѣніе потому, что желалъ мое Знаменское нераздѣльно отдать Сергѣю, а Ванѣ устроить другое имѣніе. — Да, неосторожно я поступилъ, знаю это, и казнюсь.

Отецъ Димитрій помолчалъ, а потомъ сказалъ вполголоса: на всякаго мудреца довольно простоты.

— Истинно такъ, хотя я и не мудрецъ, — сказалъ адмиралъ, не столько разслушавъ, сколько угадавъ, что прошепталъ отецъ Димитрій, — но попавши въ яму, надо вылѣзать изъ нея, и я изъ всѣхъ силъ стараюсь. Не будучи увѣренъ, хватитъ ли ихъ, я подумалъ обо всемъ и на случай смерти сдѣлалъ завѣщаніе. Я назначилъ двоихъ опекуновъ: одного, чтобы править имѣніями, другого, чтобы руководить семьею. Надѣюсь, что выборъ мой удаченъ. Вчера былъ я у Ракитина и говорилъ съ нимъ. Онъ согласенъ, въ случаѣ моей смерти, управлять имѣніями; а теперь я долженъ просить васъ не отказать мнѣ: другимъ опекуномъ я назначилъ васъ.

— Меня! воскликнулъ удивленный отецъ Димитрій, — но какъ же я могу руководить молодыми свѣтскими людьми и молодыми дѣвицами; притомъ супруга ваша — дама свѣтская, и я, бѣдный деревенскій священникъ, не буду имѣть вѣсу въ глазахъ ея, да и неспособенъ…

— При безупречной жизни, свѣтломъ разумѣ, твердыхъ правилахъ и горячей вѣрѣ, вы руководитель рѣдкій и вполнѣ достойный. Гдѣ бы могъ я найти опекуна столь почтеннаго? И кого буду я искать, имѣя въ васъ вотъ уже двадцать лѣтъ духовнаго отца и уважаемаго друга. Все мое семейство любитъ и почитаетъ васъ. Я оставлю женѣ и дѣтямъ письмо, въ которомъ приказываю имъ повиноваться вамъ и ничего не предпринимать безъ вашего совѣта. Поистинѣ говорю, я не знаю человѣка, къ которому бы имѣлъ больше уваженія, какъ къ вамъ.

— Но, — сказалъ смущенный отецъ Димитрій, — я, священникъ, обычаи ваши мало знаю, того, что вы называете свѣтомъ, совсѣмъ не знаю, какъ я могу руководить молодыми дѣвицами и молодыми людьми, призванными жить въ этомъ, для меня закрытомъ, свѣтѣ?

— Приличія и обычаи жена моя знаетъ въ совершенствѣ, а правила чести и нравственности одни для всякаго человѣка, въ большомъ ли, такъ называемомъ, свѣтѣ живетъ онъ, или въ захолустьѣ деревни. Вотъ эти-то правила и дороги мнѣ, и я знаю, что вашъ совѣтъ во всякомъ дѣлѣ житейскомъ будетъ строго согласенъ съ честью, съ нравственностью и съ законами Божескими. Прошу, прошу васъ, согласитесь, успокойте меня.

— Я, конечно, сдѣлалъ бы, что могъ, по совѣсти, что въ моихъ силахъ, — сказалъ отецъ Димитрій медленно, — но эта отвѣтственность тяжкая и страшная.

— Тяжкая — да, но не страшная, — возразилъ адмиралъ. — При вашемъ благочестіи, справедливости, любви къ ближнему и къ моему семейству, вы дадите дѣтямъ моимъ только благіе совѣты. Вы согласны?