Серенада большой птице - [43]

— Две «крепости», — поясняет Мок. — Одна в другую — и на части! Проклятье!

Они из нашей группы. Столкновение в воздухе.

Изготавливаемся к бомбежке.

— Люки открыть! — приказывает Симмерс.

— Люки открыты, — поступает подтверждение из радиорубки.

Вспышки зенитных разрывов, багровые и тяжелые в белом дыму, как взорвавшиеся истребители.

В авиагруппе впереди нас одна «крепость» вдребезги. Кусок от нее ударяет в крыло другого самолета. Вспыхивает подвесной бензобак. Половина «крепости» врезается в нижнее звено. Завертелись жуткой полыхающей массой — и вниз. Отлетевшие куски самолетов и голов­ни медленно кружат следом.

Но мы уже вне этого, на пути домой.

11.14. Я приканчиваю плитку шоколада. Мы над проливом, идем на снижение. Вода вся в нефтяных разводах, может, там и тела уби­тых. Тонкие струйки облаков быстро скользят мимо. Небо арктически холодное.

12.50. Мы пересекаем залив, там полно английских военных кораб­лей, может быть, эсминцы, штук двадцать, а то и больше. Откуда-то взявшаяся «Каталина» быстро пролетает под еле ползущим строем.

Я захватил с собой несколько кусков омлета из яичного порошка.

— Хочешь? — спрашиваю Грина.

Тот отрицательно мотает головой.

Тогда предлагаю Брэдли. А он с отвращением дергается.

— Не понимаете, чего себя лишаете, — говорю я им. Но для меня еще лучше, я уже изрядно проголодался.

Посадку Грин совершает отлично.

Лейпциг

Назначенные на этот вылет экипажи разбужены около трех часов. Поднимается ворчня, что так рано.

Нет сил, будто я пьян.

На завтрак обещали яичницу, но оказывается только бекон без яиц. По этому поводу тоже много ворчат.

На складе слышу, как кто-то говорит: «Ничего, сейчас наверстаю, что недоспал». Другой стрелок сообщает: «А я проспал вчера почти весь путь до Аугсберга».

Никто ни слова о люфтваффе. Лейпциг глубоко в тылу, но многие стрелки ругаются, не хотят брать дополнительно боеприпасов, есть и такие, тоже немало, кто вообще не берет.

Бийч делает последний вылет в экипаже Лангфорда.

— Мы с тобой последние остались из команды лейтенанта Нью­тона, — замечает он вяло.

— Нет, я буду самым последним, — поправляю его.

До Германии добираемся без приключений. Сна как не бывало. Только легкое головокружение.

Становится немного тревожно из-за тонкой сплошной облачности, но над Германией облака расползаются. У земли легкая дымка, и сквозь просветы видна бледная зелень.

— Идем замыкающими, — сообщает Грин.

Наша группа держит плотный строй, нижняя эскадрилья идет до­вольно близко от верхней, и Лангфорду приходится попыхтеть, чтобы быть от нее на достаточном расстоянии.

Ведущий и верхние летят тоже отлично. Все впереди нас, мы идем внизу последними. Наше крыло прикрывает почти всю 8-ю армию.

Командир крыла приказывает нашему ведущему подтянуться. Но тот и не думает.

Если бы не гул моторов, то какая же в вышине тишина. Небо мяг­кой, чистой-пречистой голубизны. И мы здесь явно чужие.

Сейчас в небе — смерть, тихая, грозящая всем, и чтобы не очень ее ощущать, анестезирующий ледяной свет солнца заливает кабину.

Смерть — девка... но и госпожа... как и Удача... почему так, я не знаю. И никто не предскажет, кто им когда приглянется. Иногда это тихий, милый и безобидный парнишка. Сначала им поиграет госпожа Удача, а потом вдруг спровадит его в руки другой госпожи по имени Смерть. Иногда им попадается и такой, кто плевал на них обеих. Черт с ней, с удачей, и черт с ней, со смертью... А может, им только того и надо... может, и нет. Никогда не предугадаешь. Если бы я был отсюда, из этого неба, может, и узнал бы... потому что они всегда тут. У госпожи Удачи прекрасное лицо, но его никогда как следует не разглядишь, хотя вот глаза у нее точно как ночь и волосы, возможно, темные и очень красивые... но ей на это наплевать.

Но и госпожа Смерть бывает прекрасна, хоть чаще визгливая, жуткая сука... а порой тиха, с мягкими нежными руками, которые по­коятся на фюзеляже.

Вызывает ведущий крыла: «Начинаем набирать высоту». До цели еще около получаса лету.

Наш не слушается. Ведущий крыла и верхние группы уже далеко впереди нас. Мы сзади одни.

Теперь уже вряд ли нагоним.

— Мне это не нравится, — говорит Грин.

— Подтягивайтесь,— взывает кто-то по радиосвязи. — Бандиты в районе цели.

Я весь напрягся, нервы на взводе. Небо холодное и безучастное.

Грин держит внутреннюю связь в самолете, я сижу на радио, жду распоряжений нашего ведущего.

Раздается пулеметная очередь.

Это проверка — так решаю.

И вдруг вижу черные клубки разрывов и несколько ярких вспышек. Значит, все, мы уже в зоне обстрела.

Начинают строчить пулеметы. Все, какие есть на корабле, разом. Черный «фокке-вульф» проносится под нами и штопором уходит вниз.

Подключаюсь к внутренней связи, от страха сохнет горло, леденеет живот.

— Идут! — Кажется, это голос Мока. Произнес он это так спокой­но и легко, будто не в бою, а в церкви. Затем его пулемет бьет без передыху.

Воздух в сплошных черных горошинах и огненных вспышках от двадцатимиллиметровок.

— Не спускай с них глаз, слышишь! Не спускай глаз!.. — это вме­сте взывают Мок и Боссерт.

— Подбил одного справа снизу. — Но я не понял, то ли это Мок, то ли Боссерт. Спокойствие!