Серебряный век русской поэзии - [11]

Встают – они и мы, глядят – и я и ты,

Растет, поет, сверкает, и смеется,

Ликует празднично все то,

В чем луч горячей крови бьется,

Что ночью было как ничто.

Без Солнца были бы мы темными рабами,

Вне понимания, что есть лучистый день,

Но самоцветными камнями

Теперь мечты горят, нам зримы свет и тень.

Без Солнца облака – тяжелые, густые,

Недвижно-мрачные, как тягостный утес,

Но только ты взойдешь, – воздушно-золотое,

Они воздушней детских грез,

Нежней, чем мысли молодые.

Ты не взойдешь еще, а Мир уже поет,

Над соснами гудит звенящий ветер Мая,

И влагой синею поишь ты небосвод,

Всю мглу Безбрежности лучами обнимая.

И вот твой яркий диск на Небеса взошел,

Превыше вечных гор, горишь ты над богами,

И люди Солнце пьют, ты льешь вино струями,

Но страшно ты для глаз, привыкших видеть дол,

На Солнце лишь глядит орел,

Когда летит над облаками.

Но, не глядя на лик, что ослепляет всех,

Мы чувствуем тебя в громах, в немой былинке, —

Когда, желанный нам, услышим звонкий смех,

Когда увидим луч, средь чащи, на тропинке.

Мы чувствуем тебя в реке полночных звезд,

И в глыбах темных туч, разорванных грозою,

Когда меж них горит, манящей полосою,

Воздушный семицветный мост.

Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,

В чем свет коралловый, жемчужный иль иной.

Без Солнца наша жизнь была б однообразной,

Теперь же мы живем мечтою вечно-разной,

Но более всего ласкаешь ты – весной.

4

  Свежей весной

  Всеозаряющее,

  Нас опьяняющее

  Цветом, лучом, новизной, —

Слабые стебли для жизни прямой укрепляющее, —

  Ты, пребывающее

  С ним, неизвестным, с тобою, любовь, и со мной!

  Ты теплое в радостно-грустном Апреле,

Когда на заре

Играют свирели,

Горячее в летней поре,

В палящем Июле,

Родящем зернистый и сочный прилив

В колосьях желтеющих нив,

Что в свете лучей утонули.

Ты жгучее в Африке; свет твой горит

Смертельно, в час полдня, вблизи Пирамид

И в зыбях песчаных Сахары.

Ты страшное в нашей России лесной,

Когда, воспринявши палящий твой зной,

Рокочут лесные пожары.

Ты в отблесках мертвых, в пределах тех стран,

Где белою смертью одет Океан,

Что люди зовут Ледовитым, —

Где стелются версты и версты воды

И вечно звенят и ломаются льдины,

Белея под ветром сердитым.

В Норвегии бледной – полночное ты;

Сияньем полярным глядишь с высоты,

Горишь в сочетаньях нежданных.

Ты тусклое там, где взрастают лишь мхи,

Цепляются в тундрах, глядят как грехи,

В краях для тебя нежеланных.

Но Солнцу и в тундрах предельности нет,

Они получают зловещий твой свет,

И, если есть черные страны,

Где люди в бреду и в виденьях весь год,

Там день есть меж днями, когда небосвод

Миг правды дает за обманы.

И тот, кто томился весь год без лучей,

В миг правды богаче избранников дней.

5

Я тебя воспеваю, о, яркое жаркое Солнце,

  Но хоть знаю, что я и красиво и нежно пою,

И хоть струны Поэта, звончей золотого червонца,

  Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.

Если б я родился не Певцом, истомленным тоскою,

  Если б был я звенящей блестящей свободной волной,

Я украсил бы берег жемчужиной – искрой морскою —

  Но не знал бы я, сколько сокрыто их всех глубиной.

Если б я родился не стремящимся жадным Поэтом,

  Я расцвел бы, как ландыш, как белый влюбленный цветок,

Но не знал бы я, сколько цветов раскрывается летом,

  И душистые сны сосчитать я никак бы не мог.

Так, тебя воспевая, о, счастье, о, Солнце святое,

  Я лишь частию слышу ликующий жизненный смех,

Все люблю я в тебе, ты во всем и всегда – молодое.

  Но сильней всего то, что в жизни горишь ты – для всех.

6

Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска,

Воспевшего тебя, как я пою,

Ласкаешь тем же светом василиска,

Лелеешь нежных птичек и змею.

Меняешь бесконечно сочетанья

Людей, зверей, планет, ночей и дней,

И нас ведешь дорогами страданья,

Но нас ведешь к Бессмертию Огней.

Люблю, что тот же самый свет могучий,

Что нас ведет к немеркнущему Дню,

Струит дожди, порвавши сумрак тучи,

И приобщает нежных дев к огню.

Но, если, озаряя и целуя,

Касаешься ты мыслей, губ и плеч,

В тебе всего сильнее то люблю я,

Что можешь ты своим сияньем – сжечь.

Ты явственно на стоны отвечаешь,

Что выбор есть меж сумраком и днем,

И ты невесту с пламенем венчаешь,

Когда в душе горишь своим огнем.

В тот яркий день, когда владыки Рима

В последний раз вступили в Карфаген,

Они на пире пламени и дыма

Разрушили оплот высоких стен, —

Но гордая супруга Газдрубала,

Наперекор победному врагу,

Взглянув на Солнце, про себя сказала:

«Еще теперь я победить могу!»

И, окружив себя людьми, конями,

Как на престол взошедши на костер,

Она слилась с блестящими огнями,

И был триумф – несбывшийся позор.

И вспыхнуло не то же ли сиянье

Для двух, чья страсть была сильней, чем Мир,

В любовниках, чьи жаркие лобзанья

Через века почувствовал Шекспир.

Пленительна, как солнечная сила,

Та Клеопатра, с пламенем в крови,

Пленителен, пред этой Змейкой Нила,

Антоний, сжегший ум в огне любви.

Полубогам великого Заката

Ты вспыхнуло в веках пурпурным днем,

Как нам теперь, закатностью богато,

Сияешь алым красочным огнем.

Ты их сожгло. Но в светлой мгле забвенья

Земле сказало: «Снова жизнь готовь!» —

Над их могилой – легкий звон мгновенья,

Пылают маки, красные, как кровь.

И как в великой грезе Македонца

Царил над всей Землею ум один,