Серебряный остров - [15]

Он осмотрелся. Находился он в крохотной комнатке, такой узкой, что, протянув руки, мог одновременно коснуться и правой стены, и левой. Вдоль одной из стен были устроены нары, на которых лежал тюфяк. Возле нар стояла табуретка, а на ней скляночка с фитильком, служившая, безусловно, лампочкой, и раскрытая книга.

— Неужели папа мог тут жить?! — воскликнул Коля, чувствуя, что дрожит. — Как здесь холодно!

— Здесь только летом холодно, — сказал Архипов. — Зимой здесь теплей, чем у меня.

— Да ведь нары ему коротки, потолок низок. Он не мог выпрямиться ни лёжа, ни стоя…

— А он и не выпрямлялся.

>— Неужели папа мог тут жить?! — воскликнул Коля.

Лучинка догорала, огонёк подползал к колиным пальцам. Коле захотелось посмотреть, что это за книга, которую читал папа, сидя в этой норе. Он приподнял её с табуретки. Гоголь «Вечера на хуторе близ Диканьки». Весёлая книга!

Швырнув догоревшую лучинку, Коля, нагнувшись, пролез назад, в комнату Архипова, и сел на койку.

— Что, не понравилось? — спросил Архипов, ставя комод на прежнее место и насмешливо глядя в колино побледневшее лицо. — А он не жаловался.

— Неужели он никогда не выходил оттуда?

— Нет, выходил. По ночам. Выйдет и сядет ко мне на койку, на то самое место, где вы сидите. А на улицу им было нельзя. Немцы всех их уже в лицо знали. Один Виталий Макарыч приходил сюда в гости. Он тогда только ещё объявился у нас в городе, немцы ничего ещё за ним не чуяли, и ему можно было ходить.

— А почему они все в лес не ушли? — спросил Коля — Ведь партизаны всегда в лес уходили.

— Нельзя было от моста далеко отлучаться.

— От моста?

— Мост был для них важнее всего. Наши войска наступали, приближались к городу, но когда войдут они в город, никто не знал. А партизанам поручено было взорвать мост, когда наши начнут штурмовать город, чтобы немцы на ту сторону не могли уйти. И они притаились здесь, в городе, и сидели. Больше всего боялись они, как бы их не захватили раньше времени, потому что, если их захватят, кто же взорвёт мост?

— Ну, и как же? — спросил Коля.

— Их захватили, — сказал Архипов угрюмо. — Ночью приходит сюда Виталий Макарыч и к вашему папе, за комод. Они поговорили там, за комодом, потом выходят оба. Николай Николаич поцеловал меня, и они ушли. Где-то они там собрались, в каком-то месте, а немцы выследили их и перебили.

— Всех убили?

— Восемнадцать человек, — сказал Архипов.

— А Виталий Макарыч?

— Он был ранен в голову и в руку, потерял сознание и упал. Они, видимо, приняли его за мёртвого. Утром он очнулся и дополз до деревни. Колхозники его спрятали, а  когда пришли наши, ему в госпитале отняли руку.

Он замолчал и задумался. Солнце село, в пещере стало темно, и только седая его голова смутно белела во мраке.

— Но ведь мост всё-таки взорвали! — сказал Коля.

— Взорвали, — проговорил Архипов. — И как раз вовремя.

— Кто же его взорвал?

— Не знаю, — сказал Архипов. — И никто не знает. Вот это-то и есть самое удивительное.

Его, видимо, самого до крайности волновал вопрос, кто взорвал мост, потому что он вдруг подсел к Коле ближе, стал говорить торопливо и почему-то шопотом:

— Весь город уже знал, что партизан убили. Наши разгромили немцев в десяти километрах от города и гнали их прямо сюда, к реке. Все немецкие танки, и пушки, и грузовики со всех концов двинулись к мосту. Я сорвал одеяло с двери, стою и гляжу, и вдруг такой взрыв, что меня чуть не повалило. Я сам своими глазами видел, как два пролёта моста взлетели в воздух и этак медленно, боком шлёпнулись в воду. Пять месяцев я потом каждый день думал: кто взорвал мост? Спросить было не у кого. Но через пять месяцев является Виталий Макарыч, уже без руки, и, конечно, заходит ко мне. Я его спрашиваю: «Вы что-нибудь про мост знаете?» А он говорит: «Ничего». «Как же это, — спрашиваю, — мост сам собой взлетел на воздух?» «Если бы мы, — говорит, — это узнали, так мы тогда и всё узнали бы…»

— А что он ещё хочет узнать? — спросил Коля.

— Мало ли что, — сказал Архипов. — Ему видней. Он меня в тот раз спросил: «Ты чем собираешься заниматься, Архипов?» А я ему: «Мне всё равно: сыновья убиты, жена пропала, мне и жить незачем». Вот он и предложил: «Пойди ко мне работать, согласен?» Я сказал: «Вообще мне всё равно, а к вам пойду с охотой, потому что из всех, кто здесь с немцами боролся во время оккупации, и кого я знал, и кто мне был мил, вы один остались». И вот посылает он меня то на вокзал, то на пристань, к каждому поезду и к каждому пароходу, чтобы не пропустить одного человека, который должен приехать в город.

— А зачем ему нужен этот человек? — спросил Коля.

— Видно, нужен, — сказал Архипов уклончиво. — Теперь все кого-нибудь ждут да ищут: время такое. Вон и Агафья Тихоновна всё ищет…

— Агата? Кого?

— Нищего с девчонкой.

— Я знаю этого нищего, — сказал Коля.

— Его все здесь знают. Когда он был ненужен, я его на каждом углу встречал, а теперь, когда понадобился, он как сквозь землю провалился.

— А зачем он вам понадобился?

— Не мне, а Агафье Тихоновне. Она велела мне отнять у нищего девочку и привести её к ней.

На этом разговор Коли с Архиповым кончился. Уже темнело, и мама, наверно, вернулась со службы домой. Коля попрощался. Архипов просил его заходить, и Коля обещал. Он вышел из пещеры и зашагал по пустынным, темнеющим улицам. Ему хотелось побыть одному, подумать.