Серебряные змеи - [20]

– Ты опоздала, – сказал он.

– Прости, что заставила тебя понервничать, Северин, – мягко ответила она.

Раньше она назвала бы его Маджнуном, но это было очень давно.

Он обернулся и увидел Лайлу. На ней было потрясающее золотое платье, украшенное сотней тонких поясков, звенящих на талии. Ее волосы были собраны в высокую прическу, а в темных локонах сияло золотистое украшение, напоминавшее маленькое солнце. Его глаза опустились на ее обнаженную шею.

– Где твое колье?

– Бриллиантовое украшение с платьем металлического оттенка? Это довольно безвкусно, – ответила она, цокнув языком. – Наша договоренность позволяет тебе – предположительно – претендовать на мою кровать, но не на мое чувство стиля. Кроме того, это наше первое совместное появление. Кричащее бриллиантовое колье дает понять, что я с тобой лишь ради денег, а всем и без того известно, что танцовщица кабаре не может оставить свою работу без поддержки богатого любовника. Сегодня я обойдусь без твоего ошейника.

Последнее слово прозвучало чересчур едко, но она была права. Такие женщины, как Лайла, не могли свободно путешествовать, и мир только проигрывал от этой несправедливости.

– Или ты считаешь, что это платье не подходит для моей роли? – спросила она, поднимая бровь. – Ты бы предпочел, чтобы я надела твое колье с более скромным нарядом?

– Дело не в одежде, а в произведенном впечатлении, – сдержанно ответил он. – Я думал, что ты войдешь в театр вместе со мной и что ты будешь носить мое украшение точно так же, как я ношу твою клятву.

В этот момент занавес поднялся, и на сцене появились воздушные балерины в белых пачках. Сотворенные софиты выхватили из темноты платье Лайлы, превращая его в жидкое золото. Северин с раздражением изучал лица зрителей, повернувшихся в его сторону, хотя их глаза были прикованы к Лайле. Молодой человек не сразу осознал, что ее ладонь лежит на его рукаве. Он резко отдернул руку.

– Так ты обращаешься с любимой девушкой? – спросила она. – Уверена, ты сможешь вытерпеть мое прикосновение.

Лайла наклонилась ближе, и у Северина не осталось иного выбора, кроме как посмотреть на нее: на гладкий изгиб ее шеи, полные губы и темные глаза. Однажды, когда они доверяли друг другу, она рассказала ему, что ее собрали по частям, как куклу. Как будто это делало ее менее настоящей. Эти губы, которых он касался, эта шея, которую он целовал, и шрам, который он очерчивал пальцами – все это было потрясающе. Но не в них состояла ее сущность. Она заходила в комнату, и все взгляды сразу же устремлялись в ее сторону, словно она была главным событием в жизни всех присутствующих. Прощение в ее улыбке, тепло ее рук, сахар в ее волосах – вот в чем состояла сущность этой девушки.

Эта мысль исчезла так же быстро, как появилась, омраченная воспоминаниями о разодранных птичьих крыльях и сукровице, гаснущих серых глазах Тристана и бешеном пульсе Лайлы. Онемение растекалось по его телу, как лед, пока все чувства не исчезли бесследно.

– Я не люблю тебя, – спокойно сказал он.

– Так притворись, – прошептала она, проводя пальцами по подбородку Северина и поворачивая его голову к себе. Девушка придвинулась так близко, что на секунду ему показалось, будто она действительно собирается…

– Я прочитала пальто телохранителей Васильева в фойе, – прошептала она. – Васильев оставляет двух охранников у входа в свой частный салон. Одного с оружием, а второго – с кровной меткой, способной обеспечить проход внутрь. Тот, что с татуировкой, оказался… моим поклонником. – Северин заметил, как ее губы скривились от отвращения, когда она произносила эти слова. – Гипнос отправил сюда несколько охранников Дома Никс, чтобы перенаправить толпу. Двое из них замаскированы под телохранителей Васильева.

Северин кивнул и попытался отстраниться от нее.

– Я не закончила, – прошипела Лайла.

– Мы привлекаем слишком много внимания. Договоришь позже.

Девушка только усилила хватку, оставляя на его руке фантомный ожог. Это зашло слишком далеко. Он схватил Лайлу за затылок, чувствуя жаркую пульсацию под ее кожей, и наклонился к изгибу ее шеи. Ее дыхание стало быстрым и отрывистым.

– Ты переигрываешь, – сказал Северин и разжал пальцы.

ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ МИНУТ начался антракт.

На сцену вновь опустился занавес. Северин прислушивался к тому, как Васильев поднимается со своего кресла.

– С меня достаточно, – сказал он.

Северин впервые услышал его голос и был немало удивлен. Васильев был широкоплечим мужчиной с копной темных волос и серебром на висках. Он был полон сил, но его голос оказался почти тонким и очень тихим. На его шее поблескивала золотая цепочка с линзой от Тескат-очков.

Лайла поднялась с места, положив руку на плечо Северина. Она коснулась своей шеи, и ее головной убор раскрылся, закрывая почти все ее лицо, кроме губ, на которых играл чувственный намек. Ее жеманная улыбка действовала как маскировка, позволяющая им ускользнуть от толпы. Они прошли через дверь, предназначенную для обслуживающего персонала, и свернули в темный коридор. Вход в салон Васильева был сделан в виде двух больших ладоней, сложенных в молитве. Когда к ним подходил человек с кровной меткой, они раскрывались, позволяя ему войти. Северин присмотрелся к двери. Каждое новое задание было похоже на предыдущее в том смысле, что каждый тайник содержал в себе послание, которое должно пережить своего создателя. Главная задача состояла в том, чтобы понять контекст. Салон Васильева тоже попадал в эту категорию. Со стороны могло показаться, что сложенные ладони символизируют почтение гостя перед самим Васильевым… но Северин подозревал, что дело обстоит ровно наоборот. Дверь возвышалась над входящим, делая его маленьким, вне зависимости от роста. В этой конструкции было что-то извиняющееся. Для Северина это было публичным признанием вины. Той же вины, которая заставляла Васильева носить на шее Тескат-линзу Падшего Дома, считая их памятной данью его погибшей возлюбленной.