Серебряные Листья - [2]

— В прошлый раз я ее потеряла, — горько произнесла Арилинн. — Я думала, что потеряла ее навсегда… И теперь я никому не позволю отобрать ее у меня. И я не позволю ей быть несчастной. Я буду осторожна, не допущу прежней ошибки…

— Ладно, Арилинн, я-то всегда за тебя, как и все наши, — кивнула Лемира. — Давай отправляться, я тоже хочу посмотреть, что там за семья.

— На этот раз ты будешь жить долго-долго, доченька, — шепнула Арилинн крохотной девочке, смотрящей на нее чуть мерцающими разноцветными глазками.

Обе девушки исчезли. Только ущербная луна освещала пустую улицу города Гарвея.

Глава 1 Ни Гриэн

Ночное небо медленно кружилось. Каждый синяк на моём избитом палкой теле выводил собственную песенку боли. Весёленькое приключение, нечего сказать… Как же меня угораздило ввязаться в такую кошмарную историю, как?

Впрочем, чему удивляться? Всю жизнь мне не везло. Ну ни в чем, абсолютно ни в чем! Даже мимолетная удача, заключенная в том, что меня младенцем нескольких месяцев от роду взяли из детдома приёмные родители, даже это обернулось еще большим горем…

Небо кружилось вместе со всеми своими тысячами глаз-звёзд, складывающихся в чужие, незнакомые созвездия. Всё чужое, и я везде чужая. Даже эта странная женщина, встретившаяся мне здесь, даже она чужая, да и как может быть иначе?

Ведь это другой мир.

Я невезучая. Меня бросила собственная мать, оставила меня в пелёнках у порога чужих людей. Уже в семь лет я отказалась от утешительных грёз, кем была моя мама — принцессой, у которой меня украли злые люди. Не водится у нас принцесс, ага… Я ей просто была не нужна, уже тогда я поняла, что мечты — это ерунда, мне это доходчиво обьяснили дети постарше. Настолько доходчиво, что мне пришлось несколько дней отлёживаться на больничной койке, так мне досталось. После этого я стала драться смертным боем, чем заслужила устойчивое прилагательное «бешеная». Со мной боялись связываться даже старшие.

Краткие годы детства — настоящего детства — почти стёрлись детдомовскими запахами подгорелой каши и перекисшей капусты, наверное, эта вонь будет преследовать меня до конца жизни. Меня удочерили — была и в моей жизни толика счастья, та бездетная семья, что нашла меня на своем пороге. Они были добры ко мне, да что там, они были единственными, кто любил меня.

Увы. От этого только тяжелее было потом. Если бы я всю жизнь провела в детдоме, было бы легче, не так больно, не знать разницу. Мне было семь, когда приёмная мама собралась родить мне сестренку. Она так долго лечилась, так надеялась…. Отец повез ее в роддом, и они разбились на скользком шоссе. Дураки и дороги, проклятие России… Как всегда, зима пришла неожиданно, коммунальщики и дорожные службы ее не ожидают.

Даже тогда, в семь лет, оказавшись в детдоме, в первый же день поколоченная сперва воспитательницей за неспослушание, а затем сверстниками — просто так, как новенькая, я молила Бога оживить маму, папу и сестрёнку, пусть меня еще десять раз побьют, только бы они были бы живы…

Глупости. Все глупости. Чудес не бывает.

И гляди ж ты! Чудес не бывает, а волшебство есть. Ведь это оно виновато в том, что я очутилась здесь, избитая, лежащая на кучке вереска рядом с угасающим костром, в котором, потрескивая, догорают тоненькие косточки кролика, пойманного на ужин этой женщиной.

Тогда, четырнадцать дней назад, я, как всегда по вечерам, раздавала у метро листовки. Никому они были не нужны, люди бежали мимо по своим делам… После работы все спешат по домам, к семьям, к телевизору, к тарелке борща… Меня даже толкнули несколько раз, отталкивая мою руку с рекламкой нового кафе. Я забилась в уголок, пропуская очередную толпу, несущуюся после прибытия поезда. Так и стояла, как дура, с протянутой листовкой, совсем уйдя в собственные мысли. Я думала о том, что еще совсем немного, и мне стукнет семнадцать, это последнее лето в детдоме. Меня торжественно соберут в плаванье по большой жизни и радостно вытурят в крохотную комнату в общаге из уже привычного мирка. Пойду работать ученицей швеи на какой-то дурацкой фабрике. Вперёд, сиротка, общество выполнило долг перед тобой, дальше живи как знаешь.

Тонкая, изящная, хотя и видно, что немолодая, рука взяла у меня листовку. Я растерянно подняла глаза, смотря на невысокую хрупкую старушку, в странном зелёном платье, в пол, с вышивкой, со шнуровкой на груди и широких рукавах. Она с интересом разглядывала эту цветную бумажку, а я таращилась на нее. У нее была такая превосходная осанка, что невольно на ум приходило «аристократическая». А длинные седые волосы уложены в причудливую высокую прическу. Странная старушка, очень-очень странная.

— Какая забавная картинка, — пробормотала она и посмотрела на меня. Глаза у нее были янтарно-золотого цвета, я и не подозревала, что такие бывают. — Как поживаешь, Аннис?

Я вздрогнула, какая я ей Аннис, я Анна Дёмина, единственное, что у меня осталось от родителей — имя и фамилия.

— Вы меня с кем-то спутали, — сказала я грубовато.

— Да, тебя здесь называют Анной, но по-настоящему тебя зовут Аннис. Разница в языках, знаешь ли. Нет-нет, я вовсе не твоя бабушка, — чуть заметно усмехнулась она, у меня на лице, наверное, эта мысль была написана.